Генерал Деникин
Шрифт:
Страстнее всего эту здравую молодежь в конце XIX столетия по Рождеству Христову занимал религиозный вопрос. Они не вникали в разницу вероисповеданий, а доискивались главного – о бытии Бога. Вот когда их души подлинно волновались, взмывая и обессилевая до дна. Наряду с Библией прорабатывали сочинения «физиологического» Эрнеста Ренана о Христе, христианстве и другие безбожные книжки. Ночи уходили на дискуссии.
Давно неподдельно воцерковленный Деникин в этом богоискательстве со своих высот не падал, а товарищи дружно ломились в открытые двери. Один русский пошел с крамольными сомнениями к православному преподавателю Закона Божьего. Тот выслушал, промолчал и влепил ему, чтобы не сомневался,
Богоискателям-полякам все же больше повезло. Один из них, вопреки правилам, отправился на исповедь к ксендзу не из училища. Молодой священник, выслушав его покаяние в маловерии, смиренно сказал:
– Прошу тебя, сын мой, исполнить одну мою просьбу, которая тебя ничем не стеснит и ни к чему не обяжет.
– Слушаю вас, – смятенно ответил реалист.
– В минуты сомнений твори молитву: «Боже, если Ты есть, помоги мне познать Тебя».
Это произвело сильнейшее впечатление на все общежитие. Старший же в нем Деникин больше бился со своими колебаниями в одиночку. И однажды ночью Антона так озарило, что он горячо произнес про себя:
«Человек – существо трех измерений – не в силах осознать высшие законы бытия и творения. Отметаю звериную психологию Ветхого Завета, но всецело приемлю христианство и православие!»
В своих воспоминаниях генерал Деникин записал, что тогда «в одну ночь пришел к окончательному и бесповоротному решению… Словно гора свалилась с плеч! С этим жил, с этим и кончаю лета живота своего».
В записках старый генерал не захотел разобраться, как православие с его иерархичностью, так сказать, с классическим монархизмом, потом ужилось в нем с тем, что Деникин «приял российский либерализм в его идеологической сущности». Это он так же указал в цитируемой книге «Путь русского офицера». Но подобная двойственность во многом определит судьбу Антона Ивановича и Белого дела.
Что ж, судьба, корнево обозначающая: «суть-Бога», – немало проявляется через отношение человека к личностям, ярко возникающим на его жизненном пути. Таким со знаком плюс, в первую очередь, был для Деникина либерал-народник, нецерковный человек Епифанов. Все другие учителя, призванные сеять как доброе, так и вечное, невыгодно запечатлелись у Антона Ивановича, о чем он написал:
«Перебирая в памяти ученические годы, я хочу найти положительные типы среди учительского персонала моего времени и не могу. Один Епифанов… Это были люди добрые или злые, знающие или незнающие, честные или корыстные, справедливые или пристрастные, но почти все – только чиновники. Отзвонить свои часы, рассказать своими словами по учебнику, задать «отсюда досюда» – и все. До наших душонок им не было никакого дела».
После падения русского «православного царства» и убийства его императора монархисты и на склоне XX века не уставали удивляться этим событиям. Действительно, они дики, принимая во внимание прекрасно одухотворенную личность государя Николая II. Это Николай Александрович пронзительно свидетельствовал в своем тобольском, екатеринбургском заключении, приняв смерть венцом смиренного мученичества. А если посмотреть глазами того современника-мальчика, подростка хотя бы на этих учителей-«чиновников», прежде всех олицетворявших у юного царское самодержавие, на них, воспитателей, кому нет никакого дела до «душонок»?
Тогда становится понятнее чудовищное раздвоение русского предреволюционного общества, сильных мира его, офицерского корпуса,
Клоуном выглядел в начальной школе немец – учитель немецкого языка, потрясающе коверкавший русскую речь. Он и ученики плохо друг друга понимали. Но после нескольких уроков его настоятельных объяснений ребята, наконец, осознали учительскую главную идею: величайшим поэтом в мире является Клопшток.
На смену фанатику Клопштока появился учитель-взяточник. Этот на очень доходчивом русском обращался к намеченной ученической жертве:
– Вы не успеваете в предмете. Вам необходимо брать у меня частные уроки.
За месяц дополнительных занятий два-три раза еженедельно по полчаса он запрашивал 25 рублей, гарантировался хороший балл в году и на экзамене. Добрался мздоимец и до Деникина. Тот по многим причинам сдержанно сказал:
– Нам, господин учитель, платить за уроки нечем. А на тройку, надеюсь, я знаю достаточно.
Не слаще было и по русской литературе – это в польском крае, который столь желали русифицировать! Казенщина преподавания и у русских школьников отбивала охоту к чтению, за что и расплатился реалистом Антон, сбросив с корабля его современности Пушкина и Лермонтова.
В ловичском же училище четыре предмета полюбившейся Деникину прикладной математики преподавал полупаралитик. Начальство заботилось, чтобы он дослужил несколько лет до полной пенсии, мало беспокоясь об инвалидности учеников. Математик пользовался синекурой злобно и раздражительно. В классе бывал редко, никогда не объяснял уроков, лишь задавал их и спрашивал, сокрушительно сыпля двойками и единицами. Домашние работы он, очевидно, не проверял. Они возвращались от него без поправок, зато с подписью – жены.
Седьмой класс, в котором состояли влоцлавские «Пифагоры», взбунтовался. Верховодить утвердили единодушно Деникина. Когда математик появился в классе, Антон встал.
– Сегодня мы отвечать не будем. Никто нам урока не объяснил, мы не понимаем заданного.
У математика началась истерика. Он закричал, что здесь идиоты, не понимающие простых вещей. Потом притих, но все равно не стал заданного объяснять, снова лишь спрашивал. Правда, отметок в этот день не ставил.
Лопалось терпение и у родителей учащихся. Скандал разгорелся в горячке предстоящих выпускных экзаменов. Отец одного из семиклассников, какого математик замучил двойками да еще не допустил к экзаменам, пожаловался о его художествах в Варшавский учебный округ. От производства экзаменов убогого во всех смыслах математика отстранили, но в преподавателях училища оставили…
На решающих сражениях выпуска по математике оказалось, что выходки полупаралитика лишь цветочки. Ягодкой стала беспрецедентная диверсия преподавателя «чистой математики». Этот горел, потому что два года подряд результаты его подопечных по выпускной работе «приложения алгебры к геометрии» оказывались неудовлетворительными. А они шли в округ, где немилосердно судили об успешности преподавания предмета.
«Чистый» математик и решился «сдать» свой проект экзаменационных тем, задач – самим выпускникам. Пошел на учебное святотатство! Все математики окрестных училищ должны были посылать свои проекты попечителю округа секретным порядком. Тот выбирал из них основную и запасную тему экзаменационного проекта, отсылал его в училища в запечатанных конвертах, вскрыть которые надлежало лишь в час экзамена.