Генерал Деникин
Шрифт:
В результате пилюль судьбы Антон Деникин остался в пятом классе на второй год. В среднем он получил по каждому из трех основных математических предметов в пятибальной системе – два с половиной. Обычно в таких случаях педсовет прибавлял для перевода недостающую «половинку». Директор Левшин настаивал на этом, но принципиальный преподаватель математики Епифанов категорически резюмировал:
– Нет – для его же пользы.
Деникин был, так сказать, урожденно самолюбив. Став второгодником, он измучился от стыда. К тому ж, мать жалко объясняла все понимающим знакомым, будто Антон оставлен «по молодости лет».
В то лето Антон работал репетитором со своими подшефными в деревне. Все свободное от занятий с учениками время он отдал сокрушению крепости математики. Учебники по алгебре, геометрии, тригонометрии проштудировал от корки до корки. Полностью перерешал включенные в них задачи…
Воскликнул Деникин в конце лета:
– Ну, Епифаша, теперь поборемся!
Преподаватель Епифанов был влюблен в математику, лиц, не знающих ее, считал дураками. В классе он всегда выбирал двоих-троих особенно способных к предмету и только с ними занимался серьезно, относясь едва ли не как к равным. Этих вундеркиндов реалисты называли «Пифагорами». Элита никогда не вызывалась к доске, неизменно аттестовывалась Епифановым в четверти круглыми пятерками. Лишь когда класс тонул в его страстных объяснениях, учитель приглашал кого-то из «пифагоров» их повторить. И те, бывало, разъясняли гораздо понятнее.
Во время классной задачи «Пифагоры» сидели отдельно. Епифанов давал им более грандиозное, многотрудное задание или колдовал с интеллектуалами над последними новинками из «Математического журнала». Класс единодушно признавал гениальность «пифагоров» и часто обращался к ним за помощью.
Звездный час Антона Деникина пришел сразу после каникул. На уроке математики он сел за парту невдалеке от «пифагоров», чтобы и с ними померяться.
Первую же классную задачу Деникин решил за десять минут. Сдал ее и подслушал, что Епифаша толкует асам на «пифагоровой» скамье:
– В прошлом номере «Математического журнала», господа, была предложена задача: «Определить среднее арифметическое всех хорд круга». А в последнем номере сообщено, что ее решения не прислано. Не хотите ли попробовать?
«Пифагоры» вонзились в расчеты. Деникин напрягся со всем арсеналом, выбитым в знойные летние дни, когда так зовет река. Суетливыми пальцами он испещрял бумагу. Наконец, не веря своим глазам, подумал:
«Что это? Неужели решил?!»
Он услышал, что «Пифагоры» сзади обеспокоенно шепчутся: не осилили решения. Деникин, заливаясь краской, встал и дрожащими руками подал свой лист Епифанову.
– Кажется, я решил.
Епифанов воткнулся глазами в его решение. Прочел и ни слова не произнес. Прошел к кафедре, развернул журнал, чтобы видел весь класс. Четко вывел – пятерку!
С этой минуты Антон. Деникин стал «Пифагором» с величием надлежащих привилегий и почета. В пятом классе по высоким математическим баллам он занял третье место, а в шестом весь год прошел лидером.
Это было первое деникинское сражение, в котором он доблестно победил. Он прорвался, потому что мосты сзади были сожжены. Три года до виктории Антон в троечниках изнемогал от укоров и вымученных объяснений. Самолюбие жестоко страдало. И в старости Деникин не мог забыть того изнурительного боя за «пифагорову» высоту, он писал:
«В моем характере проявилась какая-то неуверенность в себе, приниженность, какое-то чувство своей «второсортности»… С этого же памятного дня я вырос в собственных глазах, почувствовал веру в себя, в свои силы, и тверже и увереннее зашагал по ухабам нашей маленькой жизни».
Многое удалось Антону почерпнуть от сближения с талантливым преподавателем математики Александром Зиновьевичем Епифановым. Тот – москвич из старообрядцев, народник толстовского направления – закончил Московское высшее техническое училище и с молодой супругой прибыл на службу во Влоцлавск. Нравы столичной пары сразу начали раздражать местных обывателей. Называли Епифанова, по польской склонности преувеличивать, «пан профессор», а он сам таскал ведро с отбросами в дворовую помойную яму. «Пани профэссорова» своими руками стирала и развешивала белье перед домом. Когда рабочие доставили и расставили им мебель, хозяева усадили тех обедать вместе с собой…
«Приличные» люди помягче посчитали Епифановых «тронутыми», другие определили их грязно пахнущим словом «социалисты». Вскоре жена главного местного представителя карающих органов, жандармского подполковника, проболталась, что над Александром Зиновьевичем установлен негласный надзор. Насколько учитель был «противоправительственным», точно Деникин не понял, потому что тот даже с ними, «Пифагорами», политических тем старался не касаться. А будучи классным наставником, Епифанов показывал себя превосходно: прикрывал от придирчивых инспекторов, наказывал и прощал справедливо.
«Пифагоры» имели право на свободное общение с математиком. Они бывали у него вечерами за чаем, Епифанов всегда приглашал, если «появятся волнующие вопросы». В таких беседах он не морализировал, не навязывал своей позиции, а раскованно спорил с ребятами, что по жизни, что по литературным проблемам, какие обязательно волновали юношей в конце XIX века. Антон впервые слышал горячее слово русского интеллигента, Епифанов будил разум, сердца его и товарищей.
Кончилось тем, что как-то помощник классных наставников вечером проводил рейд по квартирам, проверяя времяпровождение реалистов. Узнал, что целая их группа (Деникин в том числе) заседает у Епифанова. Училищное начальство немедленно приказало им прекратить эти посещения.
Не ужился Александр Зиновьевич во влоцлавском училище, перевели его в реальное еще меньшего городка Ловича. Но там Епифанов бурно протестовал против системы «доносительства», которое руководство поощряло среди учеников. Тогда загнали его на низшее жалованье уж в Замостье, то ли в прогимназию, то ли в училище ремесленное. А потом о белой вороне Епифанове вовсе слух пропал.
Осиротели «Пифагоры», да и другие школяры добрым словом поминали оригинала-математика, человека, не носившего масок. А статус Деникина – первого ученика в классе, добытый им благодаря своевременному «нет» Епифаши, – помог всей семье пятнадцатилетнего Антона. Ее судьба прижала окончательно. Елизавета Федоровна, Антон и Полося решили, что если не удастся им держать дома квартиру для учеников, то за бедностью обрушится нищета.
Пошел Деникин с матерью просить на это разрешение у директора училища Левшина. Тот любил Антона, потому что он хорошо пел в созданном им ученическом церковном хоре, да и «пифагорство» сумел добыть, несмотря на то, что Левшин пытался ему медвежьи помочь перед забиякой Епифановым. И мало того, что директор разрешил матери с сыном содержание квартиры, а и поставил Антона старшим над проживающими. Деникины получили право восемь человек поселить, 20 рублей плата – с каждого!
Беспросветная нужда семейства с этих пор кончилась. Елизавета Федоровна стала относиться к посерьезневшему сыну по-новому, ни в косм случае не «пилила». Наоборот, мать делилась с мужающим на глазах юношей своими переживаниями, советовалась по домашним вопросам. А он просто помнил предсмертный наказ отца.