Генерал Ермолов
Шрифт:
Престарелому Гудовичу пришлось иметь дело с новым врагом — Турцией, чью двадцатитысячную армию он разгромил на реке Арпачай летом 1807 года. В 1810 году на его место был назначен Тормасов, который вел успешную войну одновременно с турками и персами, во многом обязанный победами своим мужественным сподвижникам — Котляревскому и маркизу Паулуччи. Взятие Котляревским с отрядом в четыреста солдат крепости Мигри, защищаемой двухтысячным гарнизоном, и блестящая победа Паулуччи при Ахалкалакп над соединенными персидско-турецкими силами охладили пыл противников России.
Блистательной кометой на небосклоне русского воинского искусства взошло имя Котляревского.
Сын бедного сельского дьячка, Котляревский четырнадцати лет начал солдатскую службу и тянул лямку рядового шесть лет. Он впервые заявил о себе в бою на Иоре 7 ноября 1800 года и за этот бой получил сразу две награды: чин штабс-капитана и крест св. Иоанна Иерусалимского.
Тебя я воспою, герой,О, Котляревский, бич Кавказа! —писал о нем Пушкин.
Одним из подвигов Котляревского был штурм с двумя батальонами гренадер сильной турецкой крепости Ахалкалаки. В советской исторической литературе об этом славном эпизоде говорится так: «Ночной штурм Ахалкалаки представляет собой выдающийся пример воинской доблести и тактического мастерства. Это редкий в истории военного искусства случай, когда одна только пехота без поддержки своей артиллерии с ходу овладела достаточно сильной для того времени крепостью, огражденной каменными стенами и располагавшей 20 пушками».
И далее: «Можно лишь удивляться беспредельной выносливости, отваге и мужеству русского солдата, доказавшего, что Кавказские горы для него преодолимы в любое время года в такой же мере, как Швейцарские Альпы, и что его измаильский штык может сокрушить даже каменные стены.
Но следует отдать должное и его непосредственным начальникам — ученикам великого Суворова, сумевшим провести всю эту операцию от начала до конца в нарастающем cтpeмительном темпе, вплоть до завершившего ее ночного штурма, который прозвучал, как мощный заключительный аккорд мастерски исполненной симфонии» note 6 .
Note6
Фадеев А.В. Россия и Кавказ первой трети XIX в М., АН СССР, 1960, с. 161.
Развивая успех, Котляревский в октябре 1812 года с двухтысячным отрядом наголову разбил сильную персидскую армию при Асландузе, а 1 января 1813 с полутора тысячами солдат завладел сильно укрепленной Ленкоранью, защищаемой четырехтысячным гарнизоном. Эти победы вынудили шаха просить о мире, который был заключен в Гюлистане в том же году. По соглашению персияне отказывались от притязаний на все занятые русскими земли за Кавказом.
Как мы помним, еще раньше, в 1812 году, Кутузов подписал мир с Турцией.
Дорого заплатил Котляревский за свои победы. Генералмайор в двадцать девять лет, генерал-лейтенант — в тридцать, кавалер ордена св. Георгия 2-го класса в тридцать один год, он стал жалким инвалидом, получив тяжелое ранение в голову при штурме Ленкорани. Тридцать девять лет прожил Котляревский после этого, с обнаженным мозгом, испытывая неимоверные страдания, сперва на Украине, в Бахмутском уезде, а затем в Крыму, под Феодосией. Слава и память о нем надолго пережили героя; Ермолов высоко чтил его.
А сколько еще военачальников выдвинулось на Кавказе!
Лазарев, Гуляков, Несветаев, Власов, Симонович, Орбелиани, Булгаков, Портнягин… Как им, должно быть, приходилось не сладко при назначенном в 1812 году на пост главнокомандующего неумном и нерешительном Ртищеве!
«Теперь сей излишне добрый старик, — размышлял Алексей Петрович, — спит и видит, как бы поскорее передать мне свое ярмо наместника и воротиться в Россию после шестилетнего пребывания на линии и в Грузии…»
Кибитка меж тем, сотрясаясь на ухабах, подвозила главнокомандующего к столице войска Донского — Новочеркасску. «Вряд ли где еще дорога столь дурна, а почта столь неисправна, — морщился от тряски Ермолов. — Лошади пе везут, упряжь негодна, казаки на почтовых ездить не умеют…»
Город, лежащий на косогоре, был виден за четырнадцать верст. У заставы теснились казачьи старшины, именитые старики и в немалом числе обыватели. Миновав толпу, Алексей Петрович добрался на вконец измученных лошадях до почтовой станции. Во дворе цыгановатый урядник расседлывал коня, не обратив никакого внимания на приезжих.
— Лошадей, и живо! — крикнул ему Ермолов из кибитки.
— Лошади е, да только у степу, — меланхолично сказал урядник, не поворачивая головы.
— Это что за калмыцкие порядки? — загремел Ермолов. — Мне что, прикажешь пешком идти?..
— Это уж как пожелаеть ваше благородие, — не зная, кто леред ним, ответствовал казак. — Только и те, что у степу, не про вашу честь. Их выставило дворянство для его сиятельства Матвея Ивановича Платова. Чай, пе вам чета…
Ермолов прыгнул из кибитки, выдернул из плетня порядочный кол и трижды протянул урядника по спине. Затем он вскочил на его коня и полетел в степь.
— Да ты, дурак, невежа, знаешь, от кого гостинец получил? — с укоризной сказал Ксенофонт — Федул. — От самого генерала Ермолова…
Через час командир Отдельного Грузинского корпуса вернулся, гоня отобранных из табуна прекрасных лошадей.
Когда их запрягли, он подозвал к себе урядника.
— Вот тебе, братец, по одному за каждую плюху. — И подал казаку три червонца.
Другой казалась земля, другим — небо!
Уже в Ставрополе Ермолов увидел на горизонте неподвижные белые облака, которые поразили его двадцать лет назад. Это были снежные вершины Кавказских гор.
В губернском центре Георгиевске, известном болезненностью климата, Ермолова ожидал персонал посольства, направляющегося в Персию. Но прежде чем решать дипломатические задачи, надо было спешно укреплять порядок внутри края. Все было в состоянии совершенного разрушения.
От Владикавказа начиналась Военно-Грузинская дорога — единственный путь, соединявший Россию с Закавказьем, но подвергавшийся беспрестанным разбойным нападениям. Ермолов зорко подмечал наиболее опасные места этой важнейшей коммуникации, прикидывая, как исправить и укрепить ее.
В двенадцати верстах от Владикавказа был только что заложен редут Балта. Здесь горы становились все круче, переходили в скалы; узкая дорога была пробита или проделана взрывом пороха и шла под навесом. Справа отвесный камень, а слева крутой берег Терека увеличивали мрачность картины. Чем ближе подвигались путники к редуту Ларе, тем все уже и теснее становилось ущелье.