Генерал-фельдмаршал Голицын
Шрифт:
На папской аудиенции Борис Петрович не стал мелочиться, спокойно склонился и поцеловал папскую туфлю, после чего вручил царскую грамоту «честнейшему господину Иннокентию двенадцатому, папе и учителю римские церкви».
В грамоте, как уже ведал Шереметев, царь Петр призывал Римского Папу и дале крепить Священную лигу христианских государств против неверных.
Когда кардиналы вышли и Иннокентий XII остался один на один с русским боярином, он насмешливо прищурил острые глаза и сказал доверительно:
— А ведь я тебя помню, сын мой.
— Как же, ваше святейшество, и я вас помню! Ведь вы были купцом при дворе короля Яна Собесского, когда я ездил во Львов подтвердить договор с Польшей о вечном мире, — простодушно ответил боярин.
Папа грустно покачал головой:
— Да, нет уже нашего Яна, а его жена, вдовая королева Собесская, живет сейчас в Риме под нашем попечением вместе со своими сыновьями!
«И готовит, по слухам, одного из сыновей на польский престол. Ведь в таком государстве, как Речь Посполитая, всегда может случиться новое бескоролевье», — подумал Борис Петрович, но на словах сказал, что он обязательно навестит свою старую знакомую вдовую королеву Марысю.
В заключение аудиенции Борис Петрович ходатайствовал о грамоте к великому гроссмейстеру Мальтийского ордена из канцелярии Паны, дабы рыцари хорошо приняли царского посланца.
— Я прикажу нашему великому инквизитору дать вам такую грамоту! Поезжайте, посмотрите, как мои рыцари охраняют море от неверных!
При расставании Папа едва слышно хлопнул в ладошки, и появившийся из бокового придела старый знакомец кардинал Скадье передал Папе золотой крест.
— Дарю вам, сын мой, этот крест с частицей древа животворящего Иисуса Христа. — Иннокентий XII надел на шею Бориса Петровича золотой крест. — Верю, что в войне с неверными соединятся обе христианские Церкви: Западная и Восточная! Знаю, что и вы чтите нашу веру. — Для Папы главное в этих словах было соединение Церквей, для Шереметева — война с неверными.
Из Рима Борис Петрович выехал на девяти колясках, предоставленных кардиналом Скадье.
В порту Остин сопровождающий их по приказу Ватикана рыцарь славного Мальтийского ордена Иоанн Коллеони нанял для боярина две легкие фелюги, и корабли сразу вышли в море. Впервые Борис Петрович оказался на морском просторе, но чувствовал себя, вопреки всем опасениям о морской качке, превосходно. Впрочем, волнение на море было небольшим и суда легко бежали под косыми латинскими парусами.
— В случае нападения алжирских пиратов единственная наша надежда — скорость и увертливость этих маленьких суденышек! — любезно разъяснил рыцарь боярину, говоря на странной смеси польского и итальянского. Из разговора выяснилось, что Иоанн Коллеони служил когда-то в войсках короля Яна Собесского и выучился там говорить по-польски.
— У польской армии превосходная кавалерия, но нет флота, а у нашего ордена есть флот, но нет конницы. Впрочем, она нам и не нужна, наши галеры — наша кавалерия! — Рыцарь был разговорчив. Он охотно поведал боярину, что Мальтийский орден был основан в 1530 году на основе Иерусалимского ордена святого Иоанна и предназначался для охраны христианских государств от неверных на Средиземном море.
— Только французский берег мы не охраняем. Ведь, как ни странно, христианнейший король Франции Людовик XIV ныне ближайший друг и союзник турецкого султана… — Рыцарь пожал плечами: таковы чудеса истории!
В это время матрос, сидевший в бочке на мачте и наблюдавший за горизонтом, вдруг закричал:
— Галеры! Алжирские галеры!
Вдали и впрямь показались две точки, которые быстро росли и превращались в алжирские корабли.
Борис Петрович знал уже по рассказам, что алжирские пираты самые страшные морские разбойники в Западном Средиземноморье. Формально они подчинялись алжирскому правителю — бею, а тот в свою очередь был подвластен турецкому султану, но на деле алжирский бей редко подчинялся султану, а пираты — те вообще никого не слушались!
Две легкие пушчоночки на фелюгах, конечно, не могли спасти путников от пиратских галер, и все же боярин стал готовиться к бою: приказал всем своим гайдукам разобрать ружья и сам вооружился двумя большими седельными пистолетами.
— Ну что, Алексей, будем биться или пойдем в полон к алжирскому бею? Боюсь, тогда тебе вдругорядь веру менять придется, из новоявленного католика превратишься в правоверного мусульманина… — насмешливо заметил Борис Петрович своему изрядно перетрусившему секретарю. Сам боярин был тверд, спокоен и готов к бою.
Но, к счастью путешественников, вдруг поднялся ветер; капитаны легко уловили его в косые паруса, и фелюги понеслись яко гончие псы на охоте, далеко оставляя за собой тяжелые галеры. Рыцарь был прав: самым верным средством от нападений пиратов был быстрый ход.
Однако резкий ветер все боле усиливался и из союзника скоро превратился в жестокого неприятеля. Все море покрылось пенными бурунами, и волны стали перехлестывать через низкие борта корабликов. Капитан приказал убрать паруса, но и это не уменьшило качку — корабль мотало как щепку.
Вот здесь-то почти все московиты испытали острую морскую болезнь. Многие из них попадали на днище, бледные и зеленые. Сам Борис Петрович, держась за мачту, тоже позеленел, чувствуя подступающую тошноту. Думал: уж лучше открытый бой с пиратами, чем эти морские мучения.
И вдруг стоявший рядом с ним рыцарь, которого шторм совсем не брал, показал рукой: вот она, Мальта!
Борис Петрович глянул и ахнул: как сказочное диво, поднимался из пучины морской, стоящий на скалистом острове, белый град — с высокими башнями, грозными крепостями, куполами соборов.
Морское волнение стихло — входили в спокойную гавань.
Еще за два дня до приезда Шереметева великому гроссмейстеру Мальтийского ордена Луиджи Боргезе доставили из Рима строжайшее предписание: принять московского боярина со всевозможными почестями. Поэтому с берега Шереметев и его свита были сразу доставлены в роскошный гостевой дворец, где все уже было готово к Приему: накрыт пышный стол, уставленный дарами моря, чистым бельем были застланы турецкие диваны, на которые и повалились измученные морской болезнью московиты.