Генерал-фельдмаршал Голицын
Шрифт:
Конечно же, Меншиков захватил калишскую трость на совет не случайно: хотел напомнить всем собравшимся господам генералам о своей прошлогодней виктории. Петр сие невинное хвастовство светлейшего, в общем, простил, понеже оно могло пробудить боевой задор у прочих российских Тюреней [27] . Сияние алмазов и изумрудов на калишской трости зажгло взоры и у неудачливого соперника Меншикова по воинской славе Аникиты Ивановича Репнина, и у длинноногого пруссака Алларта, и конечно же у честолюбивого Михаилы Голицына. Даже в голубых глазах Шереметева зажегся огонек: при всем своем богачестве фельдмаршал был куда как не равнодушен к наградам и округлению своих поместий.
27
Тюренн Анри де Ла Тур д’Овернь (1611–75) — виконт, маршал-генерал Франции (1660). Одержал ряд побед, осуществлял маневрирование войсками в сочетании с решительным ударом. Убит во время рекогносцировки позиций противника.
— Извини, мин херц, задержался в полках, принимая рекрут, которых Алексей из Москвы доставил! — Петр кивнул, весть о появлении царевича его порадовала. Меншиков свободно уселся за стол супротив Шереметева, и военный совет открылся.
Собственно, еще на предыдущем совете выступили два мнения. Осторожный Шереметев предлагал в случае нашествия шведов ни в коем разе не давать генеральной баталии в пределах Речи Посполитой, а отступать к русским рубежам, ведя малую скифскую войну и оголяя перед шведом местность от провианта и фуража.
Воинственный Меншиков, вдохновленный своей викторией, напротив, готов был дать генеральную баталию уже на Висле, где стояли его передовые драгунские полки.
Сам Петр все еще колебался и посему решил созвать повторный совет. Первое мнение подавал младший по воинскому званию генерал-майор Михайло Голицын (младшим всегда давали первое слово, дабы не оглядывались в совете на старших). Александр Данилович рассчитывал, что князь по своей природной горячности подаст голос за скорейшее сражение. В армии всем памятен был случай, когда во время штурма Нотебурга Голицын воспротивился приказу самого царя прекратить штурм. «Скажи государю, что я подвластен ныне токмо Богу!» — заявил князь Михайло царскому адъютанту. И, дабы отрезать все пути для ретирады, отогнал лодки от берега (крепость стояла на острове), продолжал штурм и ворвался-таки в фортецию.
Но нынешний расчет светлейшего на всегдашнюю горячность Голицына не оправдался. Князь Михайло за годы, прошедшие после штурма Нотебурга, много раз сам водил войска и давно усвоил, что, дабы выиграть большую кампанию, одной отваги мало и что окромя лихих штурмов бывают и трудные ретирады. У него постепенно вырабатывался свой взгляд на войну со шведом, свое понимание неприятеля, которое и ставило его выше обычного среднего генерала.
— Такого супротивника, яко шведский король, надобно бить пространством и временем! — убежденно доказывал теперь князь Михайло на совете. — Вспомним, сколько лет Каролус бегал за королем Августом и не мог его поймать. А все потому, что на просторах Речи Посполитой Август мог переходить из Курляндии в Литву, из Литвы — в Белоруссию, из Белоруссии в Мазовшу и Великую Польшу, оттуда — в Малую Польшу и Галицию, из Галиции — на Волынь и дале по кругу. Но стоило королю Карлу изменить направление и ударить в людную, но малую по пространству Саксонию, захватить наследственные земли беглеца, как он тотчас поразил Августа в сердце и вынудил к позорному миру. Так что мы, имея ныне на руках все просторы Речи Посполитой, используем их хуже короля Августа. Мое мнение: поначалу отступать, оголяя местность перед «Неприятелем, с Вислы — на Буг, с Буга на Березину, с Березины — на Днепр! И только в российских пределах, изготовившись, дать шведу генеральную баталию.
«А ведь дело говорит молодшенький Голицын!» — подумал Петр, поймав себя на том, что невольно одобрительно кивал головой.
Тот одобрительный царский кивок тотчас уловил генерал-поручик Алларт и хотя и сухо, но поддержал голицынский план. В глубине души наемный пруссак недолюбливал этого удачливого русского генерала, который опрокидывал все ходячие немецкие представления о том, что русские в военном деле глупцы и неучи.
Выступил за ретираду и генерал-аншеф князь Репнин, хотя и по иным соображениям, нежели Алларт. Боле, чем на царя, Аникита Иванович смотрел на своего старинного друга и знакомца Шереметева. От Бориса Петровича он уже знал о разномыслии на первом совете между ним и Меншиковым и ретираду поддерживал, прежде всего считаясь с мнением своего фельдмаршала.
— А что его бояться, шведа-то? — как бы в изумлении округлил глаза Меншиков. — В бою, не спорю, швед упорен, но как побежит — у него сразу длинные ноги вырастут! Сам под Калишем шведские спины видел!
— Мы с главной-то королевской армией только под первой Нарвой еще и бились, Александр Данилович. И сам ведаешь, чем та баталия завершилась. Вода-то в Нарове ледяная, ух и ледяная! — Борис Петрович зябко поежился, вспомнив, как, несомый многотысячной ревущей толпой беглецов, он оказался в холодной Нарове. Ну да Бог простил, а добрый конь вынес, переплыл реку и ушел от шведского плена. Но второй раз ледяную купель он принимать не желает. И Шереметев молвил со всей решимостью: — Негоже нам, господа совет, генеральную баталию в чужой земле давать. Тогда, за Наровой, хоть родимые палестины лежали, а за Вислой еще незнамо, яко нас примут!
— Ну, ежели фельдмаршал нам вторую Нарву пророчит, о чем и рассуждать! — вспыхнул Меншиков.
— А ты не горячись, Александр Данилыч, не горячись! — Борис Петрович, по своему природному обыкновению, опять стал рассудителен и спокоен. — Ты конник, так подумай о фураже. Ведь пока мы через Польшу и Литву ретираду иметь будем, сенце-то у нас будет, а не у шведа. Тоже и с провиантом. Вот швед саксонский свой жирок на этих тысячеверстных дорогах и порастрясет. А у родного рубежа наши солдатушки стеной супротив ворога встанут. Да и биться у своих рубежей куда сподручней: в родном доме и стены в помощь!
Доводы фельдмаршала, казалось, убедили весь совет. И, главное, убедили самого царя. Понеже сколько бы ни собирал Петр советов, за ним всегда было последнее слово.
Царь поднялся во весь свой огромный рост, обозрел своих генералов, словно примеряя к каждому нелегкую воинскую славу, и веско заключил:
— Согласен! Генеральную баталию нам еще рано давать. В оной за час можно потерять все, что собирали годами! Скакать и шпагой махать — невелика доблесть! — Петр покосился на Меншикова. — Но и простую ретираду проводить — в войсках боевой дух подрывать! Смотрите на карту. — Он поехал пальцем по расстеленной на столе подготовленной карте. — Вот реки: Висла, Буг, Березина, Днепр. Здесь у переправ и дадим неприятелю арьергардную баталию.
— Государь, из Саксонии доносят, что к походу у шведов готово почти семьдесят тысяч отборного войска, а у нас в славной армии и шестидесяти не наскрести! — сердито пробурчал Шереметев. — Да и те разделены на две половины! — фельдмаршал был решительным противником того, что большая часть кавалерии была под начальством Меншикова, который держал своих драгун подале от пехоты.
— Где уж нам тут генеральные баталии разыгрывать! — поддержал своего фельдмаршала другой пехотный генерал, князь Репнин. — Оно конечно, конница, в случае чего, первой улепетнет, а пехотушке каково?
— Полно скулить, господа генералы! — Петр грозно оглядел свой совет. — Правильно говорил князь Михайло, на нашей стороне два союзника — версты и время. А поначалу убудем вести скифскую войну. Помните, яко скифы заманивали персидского царя в степи, оголожая все за собой? И одержали викторию! Но отступать надобно с толком: не бежать сломя голову, а биться на каждой переправе. Чаю, наш солдат уже не тот, что под Нарвой — пообвык на штурмах фортеций. А отступив на русский рубеж, там и дадим генеральную баталию шведу. И не где неприятель захочет, а где мы пожелаем! Но не забывайте: ныне вся война на одних наших плечах осталась, посему раз-два оконфузитесь, а глянь, швед на Москву с Поклонной горы уже взирает!