Генерал-фельдмаршал Голицын
Шрифт:
— У меня в доме, княже, всюду турецкие уши… — показал патриарх на свою резиденцию, — а в саду мы можем говорить доверительно.
Октябрьский вечер был теплый, ласковый, мирно поблескивали на Босфоре огоньки с многочисленных торговых судов, из садов неслась протяжная музыка. Легкий морской бриз причесывал виноградники.
За трапезой, кроме патриарха и Божича, никого не было, и князь понял, что и впрямь может говорить без опаски. Он поведал собеседникам о причинах войны со шведом за земли «отич и дедич», смело спросил, не может ли патриарх помочь ему поскорее свидеться
— Как не помочь единоверцам из Великой России! — Патриарх задумчиво погладил седую бороду. — Везир Хусейн к нашей Православной Церкви настроен, княже, благожелательней, нежели К католикам. Он сам из знатного рода Кепрюлю, а род тот почитай уже сто лет стоит за рулем османской политики и ведет нескончаемые войны с императором-католиком. Именно один из Кепрюлю дошел с турецким войском до стен Вены в 1683 году. И новый Хусейн Кепрюлю мечтает о славной войне с императором, дабы возвратить отобранные у турок принцем Евгением Савойским Венгрию и Семиградье.
— А не собирается ли Хусейн, коль он такой воитель, напасть и на нас, пока мы воюем со шведом, и отобрать обратно азовскую фортецию? — осторожно осведомился князь Дмитрий.
Божич быстро перевел его вопрос патриарху по-гречески. Патриарх снова погладил седую бороду, ответил задумчиво:
— О том Кепрюлю не заботится. Думаю, все его помыслы лежат ныне на Дунае, а не в таком захолустном углу Османской империи, как Азов. К тому же по миру турок не уступил вам Керчь, а крепость запирает царскому флоту выход из Азовского моря в Черное. Так что, по мысли Хусейна, флот царя Петра заперт в Азовском море, как в каком-нибудь деревенском пруду.
— А наша война со шведом не помешает подтверждению мирного договора с султаном Мустафой? — снова осторожно спросил Голицын.
— Не думаю, княже! Все помыслы Хусейна Кепрюлю связаны с большой войной, что назревает на Западе из-за Испанского наследства… — Патриарх прекрасно разбирался в европейской политике, недаром держал своих доверенных людей и в Лондоне, и в Париже, и в Вене. — Ваша война со шведом, но его разумению, только отвлекает таких недавних союзников императора, как Россия и Польша, от турецких рубежей и развязывает туркам руки на Дунае. И ежели француз побьет цесаря, то Хусейн Кепрюлю немедля пойдет, конечно, на Буду и Вену, а не на какой-то там Азов.
— А как мнит о том деле его величество султан Мустафа II? — продолжал выяснять князь Дмитрий основы турецкой политики.
— Султан боле развлекается со своим гаремом в садах Адрианополя, чем думает о делах. Передайте в гарем собольи шубы для любимых жен султана, и его благосклонность вам обеспечена! — громогласно рассмеялся молчавший до того Божич.
— Отец Исайя прав. Повелитель правоверных боле увлечен гаремом, нежели делами государства! — позволил себе улыбнуться и патриарх. — Ведь шестьсот жен — это тяжкая ноша! А султан Мустафа далеко не Геракл! — И молвил уже серьезно: — Большую политику в Османской Империи ведет не султан, княже, а великий везир. И как только Хусейн Кепрюлю явится из Адрианополя в столицу, я устрою вам прием у него, как можно скорее.
Так оно и случилось. Когда через неделю великий
— Царь Петр предлагает нам вечный мир?! — удивился везир. — Но ведь с вашим посланником Украинцевым мы заключили мир только на тридцать лет!
— Но вечный мир куда надежнее, чем мир на тридцать лет. Отсюда и предложение моего государя о вечном мире, — разъяснил Голицын.
Везир откинулся на мягкие подушки — сидел он по-турецки, поджав ноги, что вынужден был делать и посол, и, прищурив миндалевидные глаза, спросил с явной насмешкой:
— Похоже, князь, вы собираетесь вести вечную войну со шведом, оттого и просите нас о вечном мире?
— Мы не одни ведем войну, великий везир, а в союзе с королями польским и датским. И соединенными силами скоро сломим шведа! И мой государь не просит вечного мира, а предлагает его! — Князь Дмитрий отвечал с гордостью азовского победителя.
Но, похоже, на Кепрюлю это не произвело никакого впечатления. Везир знал больше, чем московский гяур. И снова позволил себе насмешку:
— Похоже, царю не повезло с союзниками. До нас уже дошла одна плохая для вас весть — Дания разбита юным шведским героем и вышла из войны! — И, глядя на растерянного Голицына, добавил: — Ну, а вслед за Данией выйдет из войны и такой ваш ветреный союзник, как король Август! Может, и вам заключить мир со шведом?
Но князь Дмитрий везиру ответил с твердостью:
— Мой государь ведет войну справедливую, за земли «отич и дедич», и из войны он не выйдет, пока не вернет наши исконные земли.
К удивлению Голицына, везир принял это заявление не без радости и ответил не без сочувствия:
— Хорошо понимаю царя Московии. То, что взято силой оружия, надобно и отобрать оружием! Но вечного мира, князь, в природе не бывает. И я предлагаю вам утвердить мир на тридцать лет!
Князь Дмитрий, как и наставлял его в Москве царь Петр, согласно склонил голову.
И уже через неделю из Адрианополя пришла добрая весть: султан Мустафа II подписал фирман [29] о тридцатилетием мире с Россией. Князь Дмитрий мог возвращаться теперь в Москву, а на его место постоянным послом в Турцию прибыл другой навигатор — Петр Андреевич Толстой.
В Москве Петр с радостью отметил успех посольства князя Дмитрия, поскольку Голицын вернулся в Москву как раз после злосчастной нарвской конфузии.
— Выходит, Нарва не смутила турок, что ж, и тридцать лет мира с османами — добрый знак! — весело сказал Петр Голицыну, принимая посла в своем домике в Преображенском. — Думаю, за тридцать лет-то мы, конечно, управимся со шведом на севере и развяжем себе руки на юге.
29
Фирман — указ шахов Ирана, султанов Османской империи, других государей в странах Ближнего и Среднего Востока.