Генерал в Белом доме
Шрифт:
И как указывалось выше, Эйзенхауэр, увидев собственными глазами в Германии в конце войны, что сделали немцы с союзными военнопленными, был очень решительно настроен в вопросе об ответственности партийного и военного руководства Германии за нарушение этой страной законов войны.
Прошло совсем немного времени после окончания Второй мировой войны, и Эйзенхауэр как-то быстро и незаметно сменил гнев на милость. Уже в начале 50-х годов его ни в коей мере не смущало то, что немецкие генералы и офицеры – ветераны Второй мировой войны будут в одном ряду с американцами, англичанами и другими товарищами по оружию в годы войны противостоять в НАТО своему недавнему советскому союзнику.
Метаморфоза Эйзенхауэра была стремительна и показательна.
Возможно, конечно, что позиция Эйзенхауэра во многом объяснялась тем, что американцы понесли в годы войны очень незначительные людские потери и все страшное, связанное с этой войной, не столь прочно осело в их
Американо-германский альянс в Европе в годы президентства Эйзенхауэра стремительно развивался и укреплялся. Президент США неоднократно подчеркивал, что объединение Европы в рамках НАТО может основываться только на использовании мощного германского военно-экономического потенциала. Западногерманский лидер Аденауэр, в свою очередь, тоже делал стопроцентную ставку на всемерную поддержку американского военно-политического курса в отношении Западной Германии. Аденауэр заявлял: «Моя политика основывалась на полной уверенности в Соединенных Штатах» [678] .
678
Melanson R., Mayers D. Op. cit., p. 233.
Ни Эйзенхауэр, ни руководители внешнеполитического, военного и разведывательного ведомств США не могли, конечно, предвидеть, что к власти в СССР в середине 80-х годов и в России в 1991 г. придут руководители, политика которых, в том числе и в германском вопросе, мягко выражаясь, не будет отвечать национальным интересам страны. Мало кто в мире мог предположить, что произойдет прямой аншлюс Западной Германией Германской Демократической Республики.
Разумеется, ни американское, ни западногерманское руководство не могло рассчитывать на столь благоприятное для них решение германской проблемы. Но в исторической перспективе курс Эйзенхауэра в германском вопросе с точки зрения интересов Запада оказался правильным.
14 мая 1955 г. социалистические страны подписали в Варшаве Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи, получивший название Варшавского Договора. Соглашение предусматривало создание Объединенного командования вооруженными силами стран – участниц Договора для решения оборонительных задач, предусматривавшихся этим соглашением [679] .
В июле 1955 г. в Женеву для участия в совещании на высшем уровне съехались представители СССР, США, Англии и Франции. Со стороны западных держав согласие на участие в совещании в Женеве было определенной уступкой общественному мнению, требовавшему использовать все возможности для решения спорных политических проблем. Поэтому еще 11 мая 1955 г., выступая на очередной пресс-конференции, Эйзенхауэр подчеркнул, что «во всем мире растет ощущение того, что такое совещание могло бы принести какую-то пользу» [680] . Отражением пристального интереса американской общественности к совещанию в Женеве явился тот факт, что подавляющее большинство вопросов, заданных президенту на этой пресс-конференции, касалось встречи представителей великих держав [681] . Совещание в Женеве было первой встречей на высшем уровне за десять послевоенных лет, и американская общественность по мере ее приближения все более настойчиво спрашивала президента, какова будет его позиция в Женеве и чего он ждет от совещания.
679
См.: История внешней политики СССР 1945—1980 гг., т. 2, с. 192—193.
680
Правда, 1955, 12 мая.
681
Public Papers… 1955, pp. 486—500.
6 июля 1955 г. Эйзенхауэр заявил на пресс-конференции, что США «идут на это совещание, занимая примирительную и дружественную позицию…» [682] . При этом президент подчеркнул, что он не хотел бы, чтобы у американской общественности в связи с предстоящими событиями возникли какие-либо несбыточные надежды. 7 июня 1955 г., выступая перед выпускниками Вест-Пойнта, Эйзенхауэр говорил, что не должно быть никаких «бессмысленных надежд на то, что мир, который болен невежеством, взаимными страхами и ненавистью, можно чудодейственным образом излечить на одном совещании» [683] .
682
Правда, 1955, 7
683
Public Papers… 1955, p. 575.
Чем ближе был день встречи в Женеве, тем все более обнадеживающе звучали слова президента о том, что он готов сделать все для успешного решения задач, которые будут обсуждаться на высшем уровне. Выступая в Белом доме перед группой иностранных студентов, президент заявил, что едет в Женеву преисполненный надежды «привести мир ближе к миру» и сделать возможным для людей повсюду жить «более спокойно». В словах президента звучала уверенность, что Женевское совещание должно внести серьезный вклад в укрепление дела мира. «Люди не хотят конфликтов, – сказал Эйзенхауэр. – Только лишь ошибающиеся лидеры проявляют слишком большую воинственность и считают, что народы действительно хотят воевать» [684] .
684
Правда, 1955, 14 июля.
Выступление президента прозвучало как оптимистическая заявка на поиск разумных альтернатив на встрече в верхах, с которой народы всего мира связывали свои самые большие надежды.
16 июля 1955 г. хозяин Белого дома вылетел в Женеву. Его сопровождала Мэми, которая, по свидетельству президента, готовилась в этот вояж, как хороший солдат к бою. Трудности перелета были компенсированы уже в аэропорту встречей, организованной в Женеве. «Я был поражен, – вспоминал Айк, – размерами и энтузиазмом толпы, которая собралась в аэропорту и на улицах вдоль пути нашего следования к отведенной нам резиденции» [685] .
685
Eisenhower D. Mandate for Change… p. 510.
Весь мир с напряженным вниманием следил за началом работы совещания. По единодушному мнению огромной армии журналистов, освещавших работу Женевской встречи, президент потерпел моральное поражение еще до ее официального начала. Советская делегация в первый день работы совещания прибыла во Дворец наций в открытой автомашине. Это резко контрастировало с церемонией прибытия американской делегации, когда Эйзенхауэр подъехал к величественному зданию Дворца в пуленепробиваемом лимузине в сопровождении полицейского эскорта на мотоциклах, окруженный многочисленными охранниками [686] . Его появление перед журналистами в бронированном лимузине произвело тем более отрицательное впечатление, что на совещании он говорил об открытом американском обществе и настаивал на необходимости «открыть» советское общество путем осуществления его плана «открытого неба». С «открытым небом» Эйзенхауэру не повезло с самого начала. Суть плана сводилась к тому, что и США и Советский Союз открывают свое воздушное пространство для свободной аэрофотосъемки. Президент США предложил, чтобы «каждая сторона дала другой подробную схему своих военных объектов, всех без исключения», после чего необходимо «создать внутри наших стран условия для производства аэрофотосъемок другой стороной». Американцы предоставят советским специалистам аэродромы и все, что необходимо для аэрофотосъемок, которые можно будет вести в любое время и в любом месте, где они пожелают. Аналогичные условия должны быть созданы для американцев на территории СССР.
686
Alberson D. (ed.). Op. cit., p. 80.
Как только Эйзенхауэр закончил изложение плана «открытое небо», раздался страшный удар грома, в зале погас свет, принесли свечи. Докладчик, рассмеявшись, прокомментировал случившееся: «Конечно, я надеялся на резонанс, но не на такой громкий». Французы и англичане полностью поддержали план «открытое небо». Председатель Совета Министров СССР Н. А. Булганин сказал, что это предложение, по-видимому, заслуживает серьезного внимания и советская делегация сразу же займется его изучением. Однако Н. С. Хрущев дезавуировал это заявление, сказав Эйзенхауэру после окончания заседания: «Я не согласен с Председателем». Хрущев посчитал, что план президента США – открытый шпионский заговор против Советского Союза. «Хрущев умертвил ее (программу «открытое небо». – Р. И.) через несколько минут после рождения» [687] .
687
Амброуз С. Указ. соч., с. 361, 362.