Геологическая поэма
Шрифт:
— Этак-то и трезвому недолго задохнуться, — деловито заметил Самарин.
— Так это бы еще полбеды, но его вырвало там, в мешке, и он захлебнулся в собственной блевотине… Черт меня дернул присутствовать при том, как его вытаскивали — во-первых, невозможный запах перегара, кислятины какой-то, а во-вторых — посиневшее мертвое лицо, вымазанное во всей этой дряни… Трудно сейчас передать, что я уловил, ощутил тогда… Ведь все-таки смерть человека, какой бы он ни был, это нечто такое… есть в ней или, по крайней мере, должна быть некая непостижимость, что ли, внушающая уважение. А тут же — полнейшее надругательство над смертью, что-то невыносимо унизительное… Разумеется, я был тогда сопляк, а все же почувствовал… да и все, по-моему, тоже… по лицам было видно… как-то, знаете, оскорбленными все чувствовали себя. Хоть и не годится говорить так о мертвых, но этот
— Колоссально! — пробурчал Роман. — И главное — к месту рассказано.
— Я же предупреждал…
— Погоди, неужто ты эту пакость никогда и в рот не брал? — изумился прораб.
— Нет, отчего же… На выпускном вечере, когда университет кончал, выпил шампанского, немного коньяку…
— А знаешь, — встрепенулся вдруг Субботин, — есть такие кхм… — он осторожно покосился на Асю, — женщины, которые вообще ни-ни. Всю жизнь. А потом ка-а-к сорвутся раз и пошли куролесить. Вот они-то и есть самые отъявленные. Гляди, не приключилось бы с тобой похожее.
Валентин усмехнулся, пожал плечами.
— Однажды я выпил стакана полтора чистого спирта…
— Да ну? — начальник вполне натурально вытаращил глаз. — Герой, Иван Поддубный! Что же тебя подвигнуло-то?
— Был я тогда на практике после третьего курса, вот как Ася сейчас. Работали мы на Сибирской платформе. И вот в середине лета узнаем, что в соседней партии утонул человек — студент из нашего же университета, на курс старше меня учился. Они сплавлялись на плоту по Нижней Тунгуске и напоролись на камни… В общем, начали его искать, соседние партии подключились, и наша в том числе, оповестили местное население. Искали более полумесяца, спускались на моторках вниз по реке, пешие группы берега осматривали… Наконец, недели через три, нашли — стали заходить в протоки на катере БМК и включили двигатель на полную тягу, чтобы взбаламутить воду, — ну, он и всплыл где-то… Помню, лежит он на отмели — подойти страшно. Надо его засунуть в брезентовый мешок, чтобы в Иркутск отправить, а сделать это — никого желающих. Все руками-ногами отмахиваются. Как быть? Ведь дело-то такое, что не заставишь, не прикажешь… И тут подходит ко мне старик эвенк, проводник ихний, и говорит: «Слушай, говорит, парень, ты тут самый молодой, а я самый старый, нам сподручней всех. Проси у начальника по стакану спирта. Выпьем, подождем маленько, пока разберет, только не шибко, потом сделаем дело, и ложись спать. Завтра утром ничего помнить не будешь». Подумал я, подумал, а что делать? Время-то идет, и запах такой стоит, что, наверно, на три километра вокруг слышно… Пошли мы к начальнику партии — выдал он нам, конечно. Выпили мы, посидели и отправились… Ну, после всего старикан свалился, а мне пришлось добавить еще с полстакана. Организм все же был молодой, не поддавался…
— А потом-то как, помнил ты что-нибудь? — заинтересовался Роман.
— Прав оказался старик — отшибло память. Все-таки столько спирта… Полный отруб. Остались лишь кое-какие смутные отрывки, какие-то расплывчатые пятна…
— Черт-те что! — возмущенно сказал Василий Павлович. — Ну тебя к бесу с твоими воспоминаниями. Врешь ты все! Не слушайте его, Ася… Все настроение испортил. Ну что, друзья, выпьем или теперь уж воздержимся?
— Попьем! — Самарин решительно взялся за свою кружку. — После таких страстей не хочешь, но выпьешь. К тому ж юбилей сегодня.
— Какой еще юбилей? — начальник вздернул косматую бровь.
— А как же! Триста лет русскому граненому стакану.
— Гляжу, у меня в партии юмористов развелось… — Василий Павлович поглядел на скромно помалкивающую студентку, покачал головой — Вот незадача! Тут человек только-только начинает геологом становиться, а ему — бах! — такие рассказы из геологической жизни. Хорошенькое дело!..
— Ничего, — сумрачно сказал прораб. — В геологии всякое бывает — и хорошее, и плохое. Это жизнь есть, ее надо знать. Бывает, сколько приезжает даже молодых специалистов, а в голове никакого понятия о полевой жизни, кроме «ты ветра да солнца брат»…
— Э, да ты у нас педагог, оказывается! — удивился начальник и, чуть подумав, добавил — А вообще-то, есть доля правды, есть… Однако же, товарищи, пора и отдыхать. Завтра еще денек камеральных работ, а там и в маршруты. Тем более что погода наконец-то, кажется, налаживается…
9
Утро выдалось как специально для маршрута, но на сегодня был назначен камеральный день. Несколько сожалея об этом, Валентин, проснувшийся, по обыкновению, очень рано, направился к озеру. Полюбовался на розоватые восходные лучи, которые, процеживаясь сквозь кроны, радиально вздымались над вершинами деревьев, как сияющий веер. Обширная гладь озера Малый Маскит, протянувшегося почти на три километра с запада на восток, слева была темно-синей с переходом в глубокую фиолетовость, почти черноту, а справа постепенно вбирала в себя малиновый отсвет и в створе едва вставшего солнца превращалась в сплошной зеркально-огненный расплав, вызывающий резь в глазах.
Валентин сделал зарядку, после чего устремился бегом по узкой тропинке вдоль берега. Бежал он в излюбленном рваном темпе, то наращивая рывком, то столь же резко сбрасывая скорость. Остановился у восточной оконечности озера, где за узкой перемычкой с протокой посредине протянулось на пять километров следующее озеро — Большой Маскит. Почему-то оно Валентину, да и не только ему, не очень нравилось — особой ли нелюдимостью берегов, цветом ли воды, угрюмым из-за немалой глубины, или чем еще.
Оглянувшись на Малый Маскит, Валентин окинул взглядом вздымающийся над его северным берегом хребет, прорезанный сверху вниз черным шрамом затененного Кичер-Маскита, и подумал, что завтра предстоит переправляться туда вместе с лошадьми, а затем подниматься вьючным караваном по этой черной щели, ибо поблизости нет никакого другого пути в высокогорную и наиболее трудную часть района работ Кавоктинской партии. Еще в начале сезона он вместе с опытным в таких делах Самариным поднялся по тому ущелью, прикидывая возможность прокладки тропы для лошадей. Оба они тогда согласились, что проложить ее можно, только потребуется взорвать некоторые выступы скал, крупные глыбы, кое-где поработать кувалдой и ломом да еще вымостить каменными плитами особо опасные места на россыпях. Тропа, конечно, получится не ахти какая, но осторожно, не спеша пройти по ней можно будет. На том и порешили. И вот сегодня, сразу после завтрака, Самарин с горнорабочими должен на резиновых лодках переправиться к устью Кичер-Маскита и заняться тропой. У самого Валентина дел на сегодня тоже хватало. Во-первых, подготовить Романа и студентку к работе на незнакомой для них площади, то есть показать эталонную коллекцию образцов здешних горных пород и карты, растолковать, что в геологическом строении района кажется бесспорным, а что — сомнительным или даже вовсе непонятным. Во-вторых, помараковать над структурой, по поводу которой начальство недовольно скрипело вчера вечером. В-третьих же, подготовиться к минимум трехнедельному забросу в высокогорье… Да, следовало поспешить, и Валентин стремглав помчался обратно, привычно увертываясь на бегу от нависших поперек тропы веток.
Лагерь пробуждался. У костра суетилась расторопная Катюша, готовя нехитрую полевую пищу. На берегу, у самой кромки воды, стоял Самарин, прочно расставив ноги в кирзовых сапогах и надвинув на брови фуражку с молоточками, невесть каким чудом сохранившуюся еще от тех баснословных времен, когда геологи щеголяли в форменных мундирах, а большое количество носило звания горных директоров каких-то там рангов. Вид у прораба был как у капитана промысловой шхуны, вглядывающегося в даль океан-моря. Но вглядывался он, как выяснилось, в ущелье Кичер-Маскита.
— Глаза страшат, а руки делают, — проворчал он подо шедшему Валентину.
— О чем ты?
— Да говорю, распадок-то больно уж крутой. Поглядеть отсюда — с лошадьми ни в жизнь не подняться.
— Надо. Иного выхода у нас нет.
— Ясное дело, — Самарин оглянулся. — О, народ уже за стол садится. Пошли завтракать.
Получив миску с макаронами, заправленными мясной тушенкой, Валентин тяжко вздохнул:
— Привет от Глеба…
Катюша, стоя по ту сторону костра, вопросительно глядела на него, и тогда Валентин вспомнил про Андрюшу с бабкой.
— Был я у твоих, — проговорил он и при этом постарался улыбнуться как можно безмятежней. — У них там все нормально. Живы-здоровы. — Подумав, добавил — Сынишка у тебя интересный. Необычный какой-то…
— Да уж и не знаю даже… Правда, люди говорят, дескать, умный, — Катюша горделиво-смущенно улыбнулась.
— Да, развитый парнишка, — кивнул Валентин и подумал: «Не забыть бы сегодня же сказать Василию Павловичу насчет дополнительного заработка для нее. Гомбоич, мол, посоветовал… Кстати, где он сам, начальник наш?» — Валентин окинул взглядом сидящих за длинным столом под навесом. — А где Василий Павлович? Спит, что ли? Катюша, позови-ка его.