Герцогиня и "конюх"
Шрифт:
– - Лучшей наградой мне, далекому чужеземцу, могла бы явиться милость, если бы вы, ваше высочество, соблаговолили принять от меня этот душистый плод, столь быстро выросший на снегах вашей отчизны!
– - Итальянец почтительно склонился перед Анной Ианновной, которая совсем "сомлела".
Это первое чудо таинственного магистра привело всех в состояние какого-то столбняка.
Бирон подал знак -- и грянула музыка. Но звуки того упоительного вальса, который всегда столь зажигательно действовал на сентиментально-чувственных митавок, не произвели
Однако бал все же начался.
Джиолотти стал беседовать с Бестужевым, на которого чудо великого магистра произвело как раз обратное впечатление: более чем когда-нибудь Петр Михаилович был убежден, что имеет дело просто с ловким фокусником, а вовсе не с ученым.
Бирон, воспользовавшись тем, что начались танцы, подошел к герцогине и тихо спросил ее:
– - Ну что? Видели?
– - Да!..
– - так же тихо ответила она.
– - Остались довольны?
– - Я поражена, Эрнст...
– - Убедились в могуществе того человека, которого я вызвал из далекой Венеции?
– - О, да!.. Но я боюсь его, Эрнст Иванович, он вселяет мне какой-то ужас...
И в шепоте Анны Иоанновны действительно звучал страх.
– - А между тем, Анна, вам надо не бояться его, а благословлять, потому что он сулит вам такое счастье, о котором вы даже и мечтать не могли, -- произнес Бирон.
– - Что же: он будет гадать мне сегодня при всех?
– - Да. Он вообще покажет вcем еще немало чудес.
Бестужев, разговаривая с чародеем, не спускал взора с Анны Иоанновны и Бирона.
"Что этот "конюх" нашептывал ей? Я убежден, что разговор идет о том "чуде", которое вот стоит передо мной, -- о Джиолотти. Но неужели он при все[ ляпнет такую штуку, о которой говорил мне Бирон?
– - тревожно проносилось в голове обер-гофмаршала.
– - Ведь если он громогласно заявит, что Анну ждет императорская корона, это немедленно станет известно в Петербурге. А там на меня и так косятся".
Джиолотти как бы сразу прозрел, какие тревожные мысли обуревали обер-гофмаршала.
– - Что вы так угрюмы, ваше превосходительство?
– - тихо спросил он Бестужева.
Тот, пожав плечами, ответил:
– - Ведь для вас, такого могущественного чародея, нет тайн. Если это справедливо -- угадайте причину моего тревожного состояния духа.
Пристально-пристально поглядел в глаза царедворцу великий магистр и еще тише сказал ему:
– - Вы боитесь одного б_е_с_т_а_к_т_н_о_г_о чуда с моей стороны. Но, во-первых, если вам не угодно, чтобы оно совершилось, его и не будет, а во-вторых -- оно будет сделано так тонко, что, кроме ее светлости, вас, господина Бирона и меня, об этом никто не будет знать.
"Да, это -- необыкновенный человек!
– - вздрогнул Бестужев.
– - Он читает чужие мысли как открытую книгу".
– - Хорошо!
– - сказал он.
– - Я полагаюсь на ваше искусство и на вашу ловкость, синьор Джиолотти.
Великий магистр, с низким поклоном
– - Не пожелаете ли вы, ваша светлость, чтобы я воспроизвел перед вами какие-нибудь картины из того прошлого, которое вам почему-либо особенно мило и дорого?
– - И я увижу эти картины?
– - Да, совершенно ясно.
Удивленный шепот гостей пронесся по залу.
– - Что же я должна для этого сделать?
– - пролепетала Анна Иоанновна робким голосом.
– - Очень немногое. Я только попрошу вас усиленно думать о том, что вам было бы угодно видеть.
После этих слов в руках чародея появилось маленькое золотое блюдечко, на которое он что-то насыпал из золотого же флакончика. Затем он поставил блюдечко на круглый небольшой столик, и вдруг трепетно-голубое пламя взвилось прямым, ровным столбом над таинственной чашечкой, а клубы ароматного, странно пахнущего дыма волнами заходили по залу. Казалось диковинным, как, откуда могли взяться столь большие клубы, в которых совсем скрылась фигура великого магистра. Вместе с этим откуда-то издалека донесся и прокатился по огромному залу аккорд музыки. Тихий звон серебристых колокольчиков как бы примешался к мелодичному звуку туго натянутой тонкой струны. Свет сразу погас. Потухли все люстры, все канделябры.
Анна Иоанновна почувствовала, что чья-то горячая рука с силой схватила ее руку, и она услышала слова чародея:
– - Сосредоточьтесь над тем, что вы желаете видеть, ваша светлость! Думайте только об этом и пристально глядите прямо вперед.
Грозно, повелительно звучал голос Джиолотти; в нем уже не было ни мягкости, ни придворной вкрадчивости, звучало лишь приказание.
Сам он казался каким-то огненным существом в том мраке, который воцарился в зале, -- точно человека облили спиртом и подожгли.
– - Вы видите что-нибудь на стене?
– - спросил затем чародей.
– - Нет... ничего, -- ответила герцогиня, -- только какие-то искры.
– - Напрягайте зрение!
И вдруг на стене, чуть-чуть озаренной фиолетово-голубоватым светом, стали вырисовываться фигуры. Сначала они не имели правильных, определенных очертаний. Казалось, точно бесформенные тени вздрагивали и плясали, то пропадая, по появляясь вновь.
Глубокая тишина царила в зале. Было лишь слышно взволнованное дыхание Анны Иоанновны и ее гостей.
Бежали секунды, сменяясь минутами, которые всем мнились бесконечными часами вследствие остроты жгучего, напряженного ожидания "чего-то страшного, необычайного с того света, от власти Сатаны".
Но вот мало-помалу пляшущие тени стали принимать определенные формы.
– - Ах!..
– - пронеслось вторично по залу.
Все увидели следующее: огромный, длинный стол, весь заставленный кубками, кувшинами" Посредине него, на почетном месте, восседает огромная фигура грозного царя, императора Петра. По правую руку его сидят худощавый, болезненного вида, молодой человек в какой-то иноземной военной форме с лентой и звездой.