Германский вермахт в русских кандалах
Шрифт:
Фриц плечами пожал и развел руками, смиренно глянув на небо.
— Они до Германии не добежали, наверно, да, Фриц?
— Не добежали, — думая о своем, машинально ответил Фриц.
Он не признался Валерику, что Меринг звал его с собой. А когда увидел Меринга и тех двоих перед строем после их поимки, он благодарил Бога, что лишил его воли и смелости отважиться на побег.
Потеряв настроение, Фриц убрал письмо в карман.
— Ты не будешь читать его больше, да, Фриц?
— Будешь…
— И тебе не надоело одно и то же?
— Письмо Фатерланд надоело! — переспросил он шепотом. — Письмо майн либер Фатерланд надоело! О, братишка, елки-палки!
Без багажа переживаний по малости лет, мальчик не мог себе представить, что может испытывать военнопленный, держа в руках письмо! Пусть даже не свое, но письмо с далекой Родины, ставшей для невольников недосягаемо желанным.
Поникший Фриц ему не нравится, и Валерик в такие минуты пытается его растормошить своим новым вопросом или рассказом о том, что сейчас ему ближе:
— А мамка моя как садится читать письма папины с фронта, так сразу плаксивой становится. И улыбаться не может, хоть какую ей хохму рассказывай. Даже не хочет мороженого, когда в кино приходим.
И все другие печалятся тоже, когда письма с войны перечитывают. А бабушка Настя сказала, что в каждом солдатском письме, даже в самом геройском, душа истерзанная плачет по родным да по любимым… Фриц, а у тебя душа есть? Она тоже плачет, потому что истерзанная? Да, Фриц?
Фриц тюкает кирочкой машинально и, наверно, не видит ни кирочки, ни кирпича, потому, что глядит в никуда и молчит непривычно долго.
— Фриц, и ты бы послал запрос. Вот Бергер уже послал. Ему скоро ответ придет. Обрадуется Отто! Ты меня слышишь, Фриц?
— Отто запрос, запрос унд запрос, — тихо вздыхает Фриц. — Ответ нет, нет унд нет. Нигорошо.
— А может, там плохо искали! Вот на четвертый раз лучше пошарят, глядишь — и найдут! Я когда что потеряю, то ищу аккуратно: и за тумбочкой, и под кроватью. И нахожу обязательно. Даже то нахожу, чего никогда не искал… Фриц, у тебя сейчас треснет кирпич! Что ты тюкаешь в одно место!..
Фриц приходит в себя и, насупившись, молча работает.
— А другие ваши немцы переписывают письма чужие на длинные бумажки. Складывают их гармошкой и прячут в конвертики. И дают друг другу читать, как книгу. Они уже раз по сто читали эти письма и опять берут и читают, будто в первый раз…
Фриц в молчании кивает головой и понимающе вздыхает.
— Фриц, а вот другие читают газету, у кого нет писем своих, а ты не читаешь. Почему? Возьми и читай газету свою.
— То «Фрайес Дойчланд». «Фрайес Дойчланд» читай унд читай! — И по-немецки добавил: — Очень больно читать, когда нет тебя там.
— Ты вот бубнишь себе под нос, а мне не переводишь. Не честно так!.. Я тебе все говорю. Даже что думаю. Вот раньше я думал, что ты повыбрасывал письма свои…
— Ох, елки-палки, братишка! Письма Фатерланд повыбрасывал! — Фриц качает головой и на Валерика глядит непонимающе.
— А что тут такого? Я думал: еще пришлют!
— Нету пришлют! Нету читай! — показал он пустые ладони с досадой человека, обделенного главной радостью на чужбине — отсутствием вести из дома родного. — Ихь хабе кайне бриф! Письмо найн! Убиты?.. — пожимает плечами и в глубину руин невидяще смотрит.
— А ты оставайся у нас, если твои потерялись, — не зная, как утешить Фрица, предлагает Валерик. — У нас еще много развалин. Работай и работай себе…
— «Оставайся у нас», — подражает Валерику Фриц. — Развалин, развалин. Майн либер Дойчланд есть сама развалин, елки-палки!
Оба, недовольные друг другом, умолкают.
Близится полдень.
Немцы, как по команде, начинают выносить из руин кирпичи, добытые ими за первую половину рабочего дня.
С носилками добытых кирпичей подошли Бергер и Шварц.
— Отто, — обращается Валерик к Бергеру, — тебе скоро из Фатерланд придет большой ответ. От фрау Доры твоей придет. Вот будет здорово!
— Думаешь, что придет? — по лицу Бергера короткой улыбкой промелькнуло оживление. — О, майн Готт, братишка. Ты есть большой Веселишка! Ты есть Ванька-вставанька наш.
И голосом тихой печали сказал по-немецки, на небо взирая:
— Мои письма теперь облака, когда дует вествинд, ветер западный. Дует из Фатерланд. Облака — мои белые письма. Я читаю в них все, что хочу. Никому так не пишут, как мне…
Половинка булочки с невкусием
Распродав половички подножные, с особым, праздничным настроем бабушка Настя идет в гастроном, что напротив базара оконной витриной приманивает. В кулачке кошелек с капиталом она под передником держит в кармане. И перед тем, как что-либо купить, она обойдет все прилавки, все витрины просмотрит. Любуется роскошью праздничной пищи, ей на выбор предложенной. С ананасами банки да с крабами, что на полках по стенам расставлены, взглядом потрогает. А всего-то и купит на свой капитал наторгованный лишь селедочку «пряную» да конфеток-«подушечек» к чаю.
И радостью светится бабушка, и все улыбается ей. И, соборным крестам поклонившись, уходит домой.
Торгует она на толкучке недолго, притомиться не успевает: половички у нее раскупают еще до обеда, потому что плетет их «с душевным почтением к делу» и цену большую не просит, как мастерицы другие.
И, довольная коммерцией такой, гостинец приносит Валерику и добрую новость, а когда и придумку свою.
— Вот иду я по городу, внучек ты мой, и дивуюсь: сколько ж разных домов из развалин подняли! Да сколько новых уже заложили! Новых домов! Думали, будто заводу не встать. Пропал, мол, завод. Так и будет в бурьяне лежать до скончания века. А он уже встал и дымит на все небо! И на весь белый свет живым гулом гудит!.. Ну, пока половина цехов. И не сами пока управляемся, а пленные немцы в помощниках ходят… Ну, дак незачем было с войной к нам ломиться! Не надо злодействовать было!