Герои 1863 года. За нашу и вашу свободу
Шрифт:
14 июня Лидере утвердил решение военно-полевого суда. В тот же день приговор был объявлен офицерам, сидевшим вместе в камере Александровской цитадели. Следователи обманули смертников, уверив их, что над ними будет произведен только обряд казни, а потом объявят о помиловании. Этого убийства страшились сами палачи. Выполняя рекомендацию царя и опасаясь, чтобы в войсках варшавского гарнизона не возник «случай ослушания со стороны, экзекуционных войск», осужденных перевезли в Новогеоргиевскую крепость (Модлин) — в сорока верстах от Варшавы. Их конвоировало свыше пятидесяти казаков, их везли, нигде не останавливаясь и не позволяя смертникам сходить с телеги.
В четыре часа утра 16 июня весь гарнизон Мод-лина выстроился на валу и во рву около крепости. Арнгольдт, Сливицкий и Ростковский, окруженные
Приказ о казни опубликовали только через несколько дней. 4-й батальон накануне казни подняли по тревоге и перебросили в город Лович.
Расправа царя над молодыми офицерами вызвала волну возмущения в России, в Польше, за границей. Герцен писал в «Колоколе»: «Черный день этот будет памятен и вам, поляки, за которых умерли три русских мученика, и их товарищам, которым они завещали великий пример, и нам всем, которым они указали — не только как это правительство, набеленное прогрессом, легко убивает, но как проснувшиеся к сознанию офицеры наши геройски умирают». «Мы жалеем их как мучеников за святое дело, — писал неизвестный участник офицерской организации, рассказывавший о казни товарищей издателям «Колокола», — но эта жертва была необходима; она произвела наилучшее впечатление на поляков и на войско». От офицеров потребовали подписки, что не будут иметь портретов расстрелянных. Однако никакие приказы не могли погасить выражения сочувствия казненным.
О смертном приговоре кое-кто узнал сразу же после его утверждения. Накануне казни, 15 июня, Андрей Потебня стрелял в Лидерса. За этим террористическим актом в Польше последовали другие, совершенные силами повстанческой организации. Но выстрел в Лидерса имел свою политическую окраску. Он был демонстрацией, попыткой ответить террором на террор. Пуля в Лидерса, который утвердил смертный приговор осужденным, была направлена в царскую власть, расправляющуюся с революционерами. Польская подпольная газета «Стражница» («Дозор») не случайно назвала это покушение «наглядным предостережением для тиранов».
Стрелявший не скрывался, ставкой была его собственная жизнь. Утром в Саксонском саду, среди многочисленной публики, он открыто подошел к прогуливавшемуся генералу и ранил его в голову. Затем он продул дымившийся пистолет, положил его в карман и спокойно вошел в кофейню, имевшую сквозной выход, а оттуда исчез бесследно. В саду было много офицеров, которые не могли не узнать Потебню, но никто не подумал задержать его. «Я всадил ему в голову Арнгольдта и Сливицкого», — сказал Потебня Домбровскому через несколько часов после покушения. Новый наместник, великий князь Константин, сообщая Александру II об обстоятельствах покушения, писал: «Если бы в толпе, бывшей в это время в Саксонском саду, было малейшее сочувствие к полиции, убийца не мог бы скрыться».
К следствию в связи с покушением на Лидерса были привлечены офицеры Шлиссельбургского полка: прапорщики Вышемирский и Дмоховский, подпоручик Закревский. Теперь нам известно, что из этих офицеров по крайней мере А. М. Дмоховский, батальонный адъютант, был членом армейской организации. Вышемирский имел связь с Домбровским — обвинялся в продаже ему двух револьверов. Имя Потебни тоже упоминалось при следствии, но поскольку он скрылся, было «высочайше повелено, если он отыщется, предать его военному суду». Со службы он, разумеется, был уволен. Одним словом, в руках следствия имелись кое-какие нити. Но русским властям было вовсе не с руки обнаруживать террориста среди русских офицеров. Несмотря на требование Александра II, чтобы арестованные офицеры Шлиссельбургского полка были наказаны по всей строгости законов, Дмоховский и Закревский были признаны совершенно невиновными, а Вышемирский отделался
Таким образом, тайна, окружавшая покушение на Лидерса, не.была'никем раскрыта. Оно воспринималось в одном ряду с последовавшими затем покушениями на Константина и Велёпольского. Игна-ций Хмеленский, организовавший их, даже сознательно стремился соединить их в общественном мнении: в кармане у схваченного Ярошинского была найдена записка, заявлявшая, что он же стрелял и в Лидерса. Версия о том, что в Лидерса стрелял поляк, а не русский, устраивала и царское правительство. Однако русокие революционеры знали правду. Герцен, на которого постоянно сыпались анонимные письма с угрозами, остроумно отвечал: «Поучитесь, как порядочные люди стреляют. Русский, хотевший отомстить своих товарищей, пустил пулю Лидерсу в челюсть без всяких писем и ругательств».
Партия красных собирала силы для предстоящего восстания. 12(24) июля 1862 года Центральный национальный комитет выпустил инструкцию для повстанческих подпольных организаций, открыто объявлявшую о подготовке вооруженного восстания против царизма. Террористические акты, которые устраивал Хмеленский, удаленный из состава ЦНК умеренными элементами, но связанный с самыми решительными, боевыми силами повстанческого подполья, отражали стихийное настроение масс.
Едва успел новый наместник великий князь Константин приехать в Варшаву, как на него было совершено покушение молодым портновским подмастерьем Людвиком Ярошинским. 26 июля другой подмастерье — литограф Людвик Рылль пытался убить начальника гражданского управления маркиза Велё-польского, который был главной опорой русской власти в Царстве Польском. 3 августа, через день после того, как публичный военный суд приговорил Ярошинокого к повешению, на маркиза вновь было совершено покушение. На него пытался напасть с кинжалом Ян Жоньца, тоже литографский подмастерье. Велёпольский без труда отбился от неопытных террористов.
Варшава должна увидеть быструю и жестокую расправу — так решили царские сатрапы. «Единственное средство, которое осталось в,наших руках,— это казни и казни без малейшего отлагательства»,— писал легко раненный Константин Александру. «Вешать, а не расстреливать», — телеграфировал Александр в Варшаву.
Ярошинский был казнен публично 9 августа на валу Александровской цитадели. 14 августа там же повесили Жоньцу и Рылля. Народу было еще больше, чем при казни Ярошинокого. Пока палачи вешали тяжело больного Рылля, Жоньца «стоял погруженный в мрачное созерцание конца своего товарища по казни. Потом Жоньца спокойно дал связать себе руки назад, взошел твердой поступью на эшафот и, когда палач накинул ему на шею петлю, сам оттолкнул ногою скамейку и повис в воздухе». Это описание взято из газетной заметки, перепечатанной в «Колоколе» под заголовком «Умирать умеют».
В такой обстановке действовала армейская организация летом 1862 года. Провал в 4-м стрелковом батальоне не обескуражил ее. Наоборот, гибель това-рщцей вызвала у участников организации удвоенную энергию, удвоенную ненависть. «Казнь не запугала никого, — рассказывал Герцен, имевший возможность быть в курсе событий, — офицерский кружок крепче сплотился около Потебни». Царизм почувствовал это очень скоро.
В тот день, когда во всех церквах служили молебны по случаю «спасения» Константина от покушавшегося на него Ярошинского, члены армейской организации устроили политическую демонстрацию — панихцду по казненным офицерам. 24 июня в военном Лагере на Повонзках, близ Варшавы, после молебна за Константина офицеры в складчину заказали в походной церкви Ладожского пехотного полка панихиду по Ивану и Петру. Церковная палатка едва вмещала пришедших артиллеристов, офицеров стрелковых батальонов и пехотных полков. Всего собралось около пятидесяти человек. «Начальство, — рассказывает очевидец, — было предупреждено об этой демонстрации, но н« один из генералов не показался в лагере». Организаторы панихиды не особенно скрывали ее смысл от священника. Догадавшись, в чем дело, священник донес начальству о панихиде и сообщил содержание своих разговоров с ее организаторами. Поручик Огородников, по его словам, сказал о стрелявшем в Константина: «Нельзя судить-о поступке человека, не зная побуждений его к нему».