Герои 1863 года. За нашу и вашу свободу
Шрифт:
Споры вызвало, в частности, определение требований по крестьянскому вопросу. Русские революционные демократы, верившие в военно-крестьянское восстание, высказывались не только за полное юридическое раскрепощение крестьян, но и за безвозмездную передачу им всей надельной земли. Большинство польских революционеров, следовавших шляхетским традициям и боявшихся отпугнуть дворянство от революции таким последовательно демократическим решением крестьянского вопроса, выступали за денежную компенсацию помещикам. Эта позиция нашла выражение в письме ЦНК, где было зафиксировано, что польская сторона признает «право крестьян на землю, обрабатываемую ими» при условии вознаграждения помещиков за счет будущего народного правительства.
Еще более острые споры вызвал вопрос о литовских, белорусских и украинских территориях, входивших в независимое Польское государство до 1772 года, то есть до разделов Польши между Австрией, Пруссией и Россией. Польские революционеры, боровшиеся за возрождение политической независимости своей отчизны, не признавали разделов. К сожалению, многие из них, увлекшись, забывали о том, что значительные территории старой Речи Посполитой имели не польское население, законно претендующее на самостоятельное решение своей судьбы. При этом их точка зрения волей или неволей оказывалась в опасной близости к позиции польских помещиков, добивавшихся восстановления Польши в границах 1772 года для того, чтобы эксплуатировать украинских, белорусских, литовских крестьян. Русские революционеры не только сочувствовали стремлениям польского народа к национальной независимости, но и готовы были оказать любую возможную помощь в ее достижении. Однако они не могли согласиться на националистический лозунг границ 1772 года и добивались, чтобы их партнеры по переговорам публично отказались от этого лозунга. В результате польская сторона сформулировала свою позицию следующим образом' «Мы стремимся к восстановлению Польши в прежних ее границах, оставляя народам, в них обитающим [ ], полную свободу остаться в союзе с Польшею или распорядиться собою согласно их собственной воле».
Протокола во время лондонских переговоров не велось, имеющиеся воспоминания их участников (Герцена, Гиллера, Милёвича) очень бедны подробностями И все-таки с уверенностью можно сказать, что «тихая беседа за чайным столом» достигала моментами большого накала. Ожесточенный спор вызывали не только важнейшие формулировки в целом, но и отдельные содержавшиеся в них выражения. О характере переговоров и позиции его участников дает представление отрывок из «Былого и дум», написанный Герценом через сравнительно короткий промежуток времени и приводимый ниже с небольшими сокращениями.
«Как-то в конце сентября пришел ко мне Бакунин, особенно озабоченный и несколько торжественный.
— Варшавский Центральный комитет, — сказал он, — прислал двух членов, чтоб переговорить с нами. Одного из них ты знаешь — это Падлевский; другой — Гиллер [...]. Сегодня вечером я их приведу к вам, а завтра соберемся у меня — надобно окончательно определить наши отношения.
Тогда набирался мой ответ офицерам.
— Моя программа готова — я им прочту мое письмо.
— Я согласен с твоим письмом, ты это знаешь... но не знаю, все ли понравится им; во всяком случае, я думаю, что этого им будет мало.
Вечером Бакунин пришел с тремя гостями вместо двух. Я прочел мое письмо [...].
Я видел по лицам, что Бакунин угадал и что чтение не то чтоб особенно понравилось.
— Прежде всего, — заметил Гиллер, — мы прочтем письмо к вам от Центрального комитета.
Читал М[илёвич]; документ этот [...] был написан по-русски — не совсем правильным языком, но ясно. Говорили, что я его перевел с французского и переиначил, — это неправда. Все трое говорили хорошо по-русски.
Смысл акта состоял в том, чтоб через нас
На другой день утром Бакунин уже сидел у меня. Он был недоволен мной, находил, что я слишком холоден, как будто не доверяю.
— Чего же ты больше хочешь? Поляки никогда не делали таких уступок [...].
— Мне все кажется, что им до крестьянской земли, в сущности, мало дела, а до провинций слишком много [...].
— Ты точно дипломат на Венском конгрессе, — повторял мне с досадой Бакунин, когда мы потом толковали у него с представителями жонда, — придираешься к словам и выражениям. Это — не журнальная статья, не литература.
— С моей стороны, — заметил Гиллер, — я из-за слов спорить не стану; меняйте, как хотите, лишь бы главный смысл остался тот же.
— Браво, Гиллер! — воскликнул радостно Бакунин.
«Ну, этот, — подумал я, — приехал подкованный и по-летнему и на шипы, он ничего не уступит на деле и оттого так легко уступает все на словах».
Наряду с основными положениями политической программы во время лондонских переговоров обсуждались важнейшие вопросы практического сотрудничества русских и польских революционеров. Одним из них был вопрос о статусе революционной организации русских офицеров в Польше и о том, как ей следует действовать, если польский народ восстанет против царизма. Сущность достигнутой по предложению Потебни договоренности может быть сведена к трем пунктам: а) офицерская организация, находясь в тесном взаимодействии с партией красных, полностью сохраняет свою организационную самостоятельность; б) в случае восстания армейские революционеры не только не поднимут оружия против поляков, но и будут помогать им всеми доступными средствами; в) в повстанческой армии совместными усилиями будет создан русский легион, который понесет знамя восстания на восток.
Другим практическим вопросом, интересующим стороны, было установление постоянного тесного сотрудничества с петербургским революционным центром, с землевольческими организациями, действовавшими в России. Это было тем более важно, что уполномоченному петербургских землевольцев не удалось приехать в Лондон; в этих условиях аналогичная встреча в Петербурге являлась совершенно необходимой. Чтобы облегчить установление предстоящих контактов, издатели «Кодокола» дали Падлевскому рекомендательное письмо к своим петербургским друзьям и единомышленникам. Потебня имел постоянную связь с петербургскими революционными кружками и в каких-либо рекомендациях не нуждался.
Падлевского результаты лондонских переговоров воодушевили необычайно. Даже Гиллер, весьма умеренный по политическим взглядам и неисправимый скептик по характеру, был увлечен общим энтузиазмом. «Вы будете нами довольны» — так звучали обращенные к издателям «Колокола» прощальные слова польских уполномоченных. В обратный путь варшавские гости снова отправились в одиночку. Гиллер задержался во Франции и Швейцарии по каким-то своим делам. Потебня по обыкновению спешил и поехал без остановок через Пруссию. Падлевский тоже спешил, но ему хотелось хоть мельком повидаться в Париже с Сераковским и заехать в Гейдельберг, где жила большая группа русских и польских эмигрантов.