Герои на все времена

Раткевич Элеонора Генриховна

Подлог? Ну и пусть подлог. Преступление? Но тогда и государственный чиновник, в голодный год взломавший топором двери казенного амбара, от которого потерян ключ, чтобы раздать зерно голодным, как того требуют закон, здравый смысл и милосердие, — тоже преступник.

Рейф не имел ничего против подобного преступления. Подлог так подлог — но госпожа Эссили предложила выход. И для Меллы, и для него. Куда более приемлемый, чем затея с разводом по жребию, и куда более скорый. Если Рейф уже женат, то и в должность он может вступить незамедлительно — а значит, выиграть два дня. Целых два лишних дня на подготовку!

— Как зовут вашу дочь? — спросил Рейф. Сказать «мою жену» он просто не смог, язык не повернулся.

— У

меня нет дочери, — ровным голосом ответила Томален. — Линни умерла в семь лет.

Рейф опустил глаза.

— Но это было не в Мелле, — помолчав, добавила Томален. — Когда я еще писала письма родным, она была жива и здорова. Весь город знает, что у меня была дочь, — но никто не знает, что ее больше нет.

Рейф молча кивнул.

— Вам не придется венчаться с незнакомкой, — чуть глуховато сказала госпожа Эссили. — Не придется сломать или даже потревожить чью-то жизнь. Вам надо только дать слово, что вы женаты.

— Я пока не очень понимаю, как это сделать, — признался Рейф. — Я же говорил все время, что холост. Что тут можно придумать?

— Да придумать как раз нетрудно… — возразила Томален все тем же ровным глуховатым голосом. — Скажем, так… примерно год тому назад… или год с небольшим… мы с Линни проезжали через… как называется город, где вы живете?

— Эннайд, — машинально ответил Рейф.

— Через Эннайд, — кивнула Томален, поправляя выбившуюся из прически прядь. — Линни хворала, и нам пришлось задержаться на некоторое время. Вы случайно встретились и полюбили друг друга. С первого взгляда.

Рейф не очень себе представлял, как он может влюбиться, тем более с первого взгляда — до сих пор с ним ничего подобного не случалось, — но тоже кивнул. Не столько в знак согласия, сколько в знак того, что внимательно слушает.

— Вы попросили у меня руки Линни. А я вам отказала, — невозмутимо продолжила госпожа Эссили. — Гонор во мне дворянский взыграл.

Рейф поперхнулся чаем. Представить себе госпожу Томален Эссили с взыгравшим гонором было еще труднее, чем самого себя — влюбленным. То есть попросту невозможно.

— А может, и не гонор, — добавила раздумчиво Томален. — Может, практичность. Сама-то я небогата, вот и хотелось для дочки обеспеченной жизни. Чтобы хоть ей не нуждаться ни в чем. Так больше похоже на правду?

Что небогата, по платью видать. Сейчас, когда Рейф разглядел его получше, он мог только диву даваться, как госпожа Эссили ухитряется выглядеть в нем нарядно и изящно.

— Наверное, — сказал он. — Я не знаю. Вам виднее.

— В любом случае я вам отказала. И Линни решила бежать с вами и обвенчаться тайком. Обвенчаться вы успели… может, даже и поцеловаться успели, но тут нагрянула я. И увезла Линни. Вы пытались ее отстоять, но я сказала, что ваш брак недействителен.

— И я поверил? — скептически произнес Рейф.

— А я дала священнику взятку, и он подтвердил, — безмятежно заявила госпожа Эссили.

У Рейфа от изумления просто слов не нашлось.

— А так нередко делается, когда девушка выходит замуж против воли родителей, — пояснила Томален. — Если родители успевают, конечно. Священник подтверждает, что в спешке совершил обряд неправильно, так что венчание недействительно. А обвенчать повторно… ну кто ж ему даст. Родители-то имеют полное право девушку увезти, раз она не повенчана. И если брак фактически не состоялся, по закону через два года брак считается недействительным. Даже если венчание было настоящим. Девушке о таких тонкостях знать неоткуда… жениху обычно тоже. Так что обвести вокруг пальца двух влюбленных олухов, как правило, нетрудно.

О том, что незавершенный брак даже и без развода через два года аннулируется, Рейф знал — но глубоко сомневался, что сумел бы сообразить, что его обманывают, в подобной ситуации.

— Я увезла Линни, — продолжала между тем Томален. — Совсем увезла, в тот же день. А

вы остались — в полной уверенности, что так и не были женаты. Но Линни вас не забыла. Она так тосковала по вам, что в конце концов расхворалась окончательно и слегла. На этом мое упрямство истощилось. Это в слезливых балладах жестокие родители предпочитают мертвую дочь не слишком желанному зятю. А в жизни… как не уступить, если твой ребенок умирает… на что угодно согласишься.

Она произнесла эти слова спокойно… так спокойно, что Рейф невольно сжал пальцы. Эта невысокая худощавая женщина знала, о чем говорит. И она согласилась бы на что угодно… только это не помогло…

— Линни была слишком больна, чтобы ехать, — сказала Томален, глядя прямо перед собой. — Мне пришлось оставить ее с родственниками покойного мужа и отправиться искать вас. И я вас нашла. Два года еще не миновали. Вы женаты. Вам только надо это подтвердить.

Рейф ответил не сразу. Он помолчал немного, пытаясь как-то осмыслить выдуманную историю своего несуществующего брака.

— Да подтвердить я могу… — растерянно промолвил он. — Вот только кто ж в это поверит? Это даже не слезливая баллада, это… это… госпожа Эссили, это невозможно, нам никто не поверит…

— Поверят, — со спокойной уверенностью произнесла Томален. — Шла бы речь о ком другом, нипочем бы не поверили, а обо мне — поверят. Еще и не в такое поверят. Я ведь и сама в свое время замуж выскочила убегом — и прямиком в слезливую балладу. Уверяю вас, все было очень романтично… в самом скверном смысле слова.

…Если Рейф пришел в Меллу из неправильной сказки, то госпожа Эссили явилась к нему из неправильной баллады. Герою правильной баллады полагается блистать всеми мыслимыми и немыслимыми достоинствами и отличаться редкостным благородством духа — что замечают, разумеется, все окрестные жители. За исключением — опять-таки разумеется — родственников его избранницы. Этим узколобым и мрачным созданиям отчего-то не хочется восхищаться и восторгаться — и уж тем более выдавать за него дочку. Само собой, они лишают любимое дитятко приданого, сажают под замок, травят возлюбленного злыми собаками и срочно подыскивают обожаемой дочери жениха — как можно более старого, мерзкого, злобного и по возможности бородавчатого. Прелестная дева отчего-то не желает ценить их заботу и сбегает с возлюбленным, расковыряв оконную решетку чем-нибудь совершенно неподходящим и спустившись из окна при посредстве собственных кос, обрывков нижней юбки или же просто на крыльях любви. Собаки в ответ на ее демарш впадают в ступор, так что девица беспрепятственно прыгает в объятия любимого, после чего влюбленные бегут венчаться в ближайший храм. Дальнейшее обычно зависит от воли менестреля и состояния завязок на кошельках почтеннейшей публики. Если публика готова раскошелиться уже на этой стадии, менестрель обычно позволяет парочке беспрепятственно обвенчаться и жить долго и счастливо где-нибудь подальше от этих монстров, ее родственничков. Если же публика попалась прижимистая, менестрель мстительно живописует погоню, учиненную монстрами, то бишь родственничками, плавно перетекающую в кровавую бойню, — и не останавливается, пока не перебьет всю родню девицы руками ее смертельно раненного возлюбленного. Не вполне понятно, каким образом умирающий оказывается в состоянии положить замертво такую уйму народу, — но это мелочи, на которые истинному вдохновению, разъяренному скупостью слушателей, глубоко наплевать. В финале баллады кровь льется рекой, трупы валяются с непринужденностью осенних яблок, нашпигованный клинками герой закатывает предсмертный монолог длиной с дорогу от границы до столицы, после чего деве, созерцающей выставку дорогих ее сердцу покойников, остается только повеситься — при посредстве собственных кос или обрывков нижней юбки, поскольку крылья любви для этой цели не годятся абсолютно. Публика жалобно сморкается и развязывает кошельки.