Герои русского парусного флота
Шрифт:
Спустили десант. Боевые колонны вели опытнейшие из опытнейших: полковники Буасель, Бобоедов и герой боёв за Рагузу Велизарьев, уже в чине подполковничьем! Во главе десанта сам Сенявин. С ним, как всегда в трудное время, и митрополит Пётр Негош, с ним и архимандрит Савва Маркович, и эскадренный обер-иеромонах Стефан Вукотич. Все трое — с пистолетами за кушаками и ятаганами в руках. Впереди прочих застрельщиками егеря и неутомимые черногорцы. «Каждая из колонн следовала особым путём, переходя с одной возвышенности на другую, дабы атаковать неприятеля, находившегося в редуте, состоящем от крепости в полтора ружейных выстрела».
Французы пытались контратаковать, но колонна полковника Бобоедова приняла
Трудный бой выдался и за передовой редут, но и здесь французы долго не задержались. При взятии редута особо отличились морские солдаты полковника Буаселя. Нам известно даже имя солдата, первым вошедшего на редут. То был фельдфебель Харитонов. Честь ему за то и слава!
«Среди дня приблизились наши колонны к возвышенности редута и обложили оный с трёх сторон. Вице-адмирал Сенявин остановился с резервом на ближнем холму от редута; французы, отойдя от оного шагов на 300 вперёд, залегли за каменьями и в таком положении с готовностью ожидали наши войска. Черногорцы подползли к ним как можно ближе и первые открыли огонь. Полковник Бобоедов вмиг подкрепил их своей колонною, с другой стороны из колонны подполковника Велизарева подбежали с ротами 13-го егерского полка капитаны Рыбкин и Избаш и поручик Воейков и с великим жаром начали действовать по неприятелю. Полковник Бобоедов, ободряя всячески солдат к преодолению неприятеля, получил тяжёлую рану в бок, а вместе с ним ранены роты его штабс-капитан и поручик, и как от того рота была несколько поразстроена, то французы, искавшие себе убежища в редуте, устремились было опять на наши войска, но сие стремление удержал брат митрополита, который вместе с несколькими черногорцами и приморцами и посланными от вице-адмирала Сенявина к нему на помощь егерями отменно храбро и скоро ударил неприятеля в левый фланг и заключил его в редуте. Но всё ещё нельзя было подойти к оному по причине беспрерывного огня из ружей и картечи из пушек, до тех пор, пока втащили на высоту свои два горняе орудия, кои, по немногих удачных выстрелах, подбили у обеих неприятельских пушек станки; тогда рота 2-го морского полка полковника Боаселя с яростию бросилась на редут, потом и прочие и, вломясь усиленно в ворота, довершили тем дело, продолжавшееся один час с четвертью».
А вскоре, рискуя сесть на камни, вплотную к берегу подошёл линейный корабль «Ярослав» и обрушил на неприятеля шквал картечи. Французы пытались какое-то время ответствовать, но потом их батареи замолчали.
Ближе к вечеру Сенявин снова предложил французам капитуляцию. Комендант крепости полковник Орфанго был на этот раз уже куда более сговорчив.
— Я понимаю, что положение моё теперь безнадёжное, однако перед сдачей крепости прошу вашего адмирала провести хотя бы ещё одну атаку, чтобы мне было чем потом оправдаться перед своим начальством! — попросил он прибывшего капитана-парламентёра.
— Хорошо! — заверил тот полковника. — Будет вам и атака, и ядра на голову!
На рассвете следующего дня «Ярослав» с канонерскими лодками подошёл к крепости и открыл столь сильный огонь, что над крепостью немедленно был поднят белый флаг. А ещё спустя пару часов комендант полковник Орфанго, встав на колено, отдал Сенявину свою шпагу.
— Берите ваше оружие обратно! — махнул ему рукой вице-адмирал. — Вы храбрый солдат!
Француз непонимающе забегал глазами. Контуженный выстрелами, он был совершенно глух. В плен было взято более четырёхсот человек, дюжина пушек.
— Каковы наши потери? — поинтересовался вице-адмирал у своего флаг-офицера.
— Двадцать четыре убитых и семь десятков раненых! — доложился тот. — Из них черногорцев…
— Не надо! — остановил офицера Сенявин. — Мы все славяне и сражаемся за единое дело!
Для Сенявина приятным сюрпризом стал обнаруженный на Курцало большой арсенал боеприпасов и склады военного имущества.
— Спасибо Мармону, — смеялись офицеры. — Заботлив о нас, что отец родной!
— Эти хранцузы — дюже добрые робяты! — шутили матросы, припасы по судам растаскивая. — Сколь добра нам понадарили. У нас-то уж ничего не пропадёт даром!
А затем последовала очередь острова Брацо. На линейном корабле «Москва» туда была доставлена сотня черногорцев. Сыны гор были поражены морской стихией, впервые попав на палубу корабля. Вначале они несколько робели и даже боялись подходить к борту, но потом освоились. Об этом плавании его участники будут потом рассказывать своим детям и внукам, а в горах о нём будут петь героические песни. Храбрых горцев подкрепили четырьмя сотнями егерей капитана Романовича и приморцами мичмана Фаддея Тизенгаузена. На Брацо всё закончилось гораздо раньше, чем предполагалось. Зная, что Курцало уже пал и понимая, что долго теперь не выстоять, гарнизон после небольшой перестрелки сложил оружие.
«Вице-адмирал Сенявин, узнав, что французов у прикрытия батарей не более 100 человек, ссадил своих регулярных и нерегулярных, всего 400 человек; войска наши первым приступом, без малейшего с своей стороны урона, принудили французов, по коротком сопротивлении, сдаться…»
На обоих островах были учреждены гарнизоны, пополнены запасы ядер и пороха.
Мармон был вне себя от известия о потере Курцало и Брацо. Дело в том, что генерал недавно получил известия из Парижа, что в самом скором времени следует ожидать обострения русско-турецких отношений, а значит, вполне возможного ухода Сенявина к берегам Греции и Дарданеллам. Теперь же диверсия адмирала говорила о том, что ни о каком уходе он и не помышлял. Всю злость за утерю Курцало Мармон выместил на контуженном Орфанго. Сорвав с него эполеты, Мармон объявил бывшего полковника военным преступником и отправил на четыре года в тюрьму.
В Париж же он, однако, отписал, что на курцальскую скалу был жестокий приступ десанта и русские смогли захватить остров лишь ценой огромных потерь.
Верный своему человеколюбию, сразу же после взятия обоих островов, Сенявин распорядился отправить всех раненых и убитых французов в расположение их войск. Для этой миссии был определён корвет «Днепр» лейтенанта Бальзама. Прибыв на рейд рагузского порта Спалато, Бальзам сгрузил погибших и передал раненых. Считая свою миссию выполненной, он попросил французов позволить ему налиться водой. Ему не отказали, но и не пообещали. Самого же лейтенанта вызвал к себе Мармон.
— Ваш флот совершает нападение на мои гарнизоны, а потому вы будете моим пленником! — без обиняков заявил генерал Бальзаму. — Впрочем, я готов буду вас отпустить, если Сенявин вернёт мне обратно захваченные на Брацо пушки! Пишите об этом письмо своему адмиралу.
— Кто же возвращает во время войны захваченные в бою трофеи? — поразился логике Мармона Бальзам. — Я такого письма писать не буду!
— Тогда шлите письмо старшему после вас офицеру, чтобы он немедленно ввёл ваш бриг в гавань!
— Это ещё зачем?
— Будете разоружаться!
— Хорошо! — примирительно ответил Бальзам и тут же написал письмо своему старшему офицеру мичману Кованько, что он задержан французами и приказывая как можно скорее уходить в море.
Тем временем «Днепр» уже окружили со всех сторон лодки с вооружёнными солдатами. Взошедший на палубу капитан Спалатийского порта требовал от мичмана немедленно войти в гавань и начать разоружение. Кованько это сделать отказывался наотрез, ссылаясь то на противный ветер, то вообще на безветрие. На бриге зарядили пушки и приготовились к бою.