Герои русского парусного флота
Шрифт:
— Если не отпустят нашего командира, будем сами нападать на французские гребные суда! — объявил Кованько матросам. — Пальбу услышат с наших судов и непременно придут к нам на помощь! Готовы ли вы помочь мне в том?
— И не сумлевайтесь, господин мичман! — отвечали матросы дружно. — Так влепим ядрами, что мало этим поганым мармонтам не покажется!
Одновременно Кованько отправил французскому командующему ультиматум: «Если вы, господин генерал, неуважением к переговорному флагу нарушаете народные права, и если начальник мой не будет освобождён, то я задержу суда ваши и могу сжечь стоящие в порте. Только полчаса буду ожидать вашего ответа».
Получив письмо с «Днепра»,
— Господин генерал! При всём моём к вам уважении вы не можете давать приказаний русскому офицеру, ибо я подчинён не вам, а своему государю!
Поняв, что переборщил, Мармон пригласил Бальзама к себе на обед. Сидя за столом, он расспрашивал лейтенанта о числе и силе сенявинского флота, удивляясь, что Сенявин держится в море в столь ненастное время осенних бурь. Насчёт бурь Бальзам говорил много, что же касается состава своего флота, больше помалкивал. Расстались внешне почти дружески. Мармон отпустил Бальзама к себе на корвет, пригласив завтра посетить его к завтраку.
— Постараюсь! — ответил лейтенант неопределённо.
Едва Бальзам добрался до «Днепра», как сразу же распорядился к снятию с якоря.
— Завтра я приглашён в гости! — сообщил он мичману Кованько. — Однако боюсь, что этот завтрак грозит мне новым пленением, а потому не станем ещё раз испытывать судьбу!
Едва стемнело, корвет поднял паруса и поспешил в открытое море. Спустя несколько часов он уже встретился с линейными силами у Курцало. Сенявин, выслушав доклад Бальзама, только хмыкнул:
— Ну и шутник этот Мармон, таких ещё поискать надо!
На душе Сенявина было тяжело. Только что он получил известие о том, в каких нечеловеческих условиях содержат французы взятых в плен русских солдат. Мало того, что их всех раздели, морили голодом, но и насильно принуждали вступать во французскую армию. Чтобы показать рагузинцам, что дела на фронте идут хорошо, захваченных пленников, а их насчитывалось шестьдесят человек, ежедневно водили через город, выдавая за вновь захваченных. И всё это тогда, когда у нас французские пленники получали нормальное солдатское довольствие и имели возможность даже заработать! Но и это ещё не всё! Мармон в очередной раз показал полное отсутствие порядочности. Дело в том, что после окончания активных боёв Сенявин предложил Мармону разменять пленных, а так как у нас в плену имелось куда больше французов, чем у французов наших, то Сенявин согласился отпустить всех излишних под расписку, с тем, что такое же число будет отпущено домой из находящихся наших пленных во Франции. Это предложение было принято, но никогда не исполнено. Хуже того, Мармон отказался вернуть даже часть пленных, находившихся у него самого, заявив, что это не русские, а поляки. События с Бальзамом и пленными заставили Сенявина взяться за перо.
Он писал: «Господин генерал Мармонт… Как вы, генерал, обходитесь с русскими пленными! Последний поступок ваш с начальником корвета, который послан был от меня в Спалато под переговорным флагом, может служить доказательством, что следствия просвещения и образованности бывают иногда совершенно противны тем, каких по-настоящему ожидать от них должно. Скажу только вам, г. генерал, что из тридцати солдат, названных вами поляками, четверо явились ко мне и были природные русские. Пусть Бонапарте наполняет свои легионы, я ничего другого от вас не требую, как возвращения моих солдат, и если вы сего не исполните, то я найду себя принуждённым прервать с вами все отношения, существующие между просвещёнными воюющими нациями.
На столе адмиральского салона грудами лежали морские карты и планы приморских крепостей. Дырявя их растворённым циркулем, Сенявин высчитывал, как лучше расположить сухопутные и морские силы, чтобы не оставить французам ни одной лазейки.
КОМАНДИР «АЛЕКСАНДРА»
С каждым днём вице-адмирал всё туже и туже затягивал удавку блокады на шее своих противников. Теперь, после взятия Курцало, на очереди был последний из островов, прикрывавший Рагузу — Лезино. Размерами ещё меньше своего соседа — Брацо, Лезино вовсе напоминало кем-то забытый камень. На Лезино гарнизон был весьма невелик. Когда же российская эскадра подошла к островку, с него не раздалось ни единого выстрела. Лезино оказался совершенно пустынен. Лишь истошно лаяла пара брошенных дворняг. Прознав о судьбе своих соседей, солдаты не стали ждать неминуемой развязки, а сев в лодки, поспешили на материк.
— Что ж, — довольно потёр руки Сенявин. — Запечатали мы с моря дружка нашего Мармония! Пусть теперь распечатывает, коль сумеет!
К себе на «Селафаил» вице-адмирал велел звать командира брига «Александр» Ивана Скаловского.
— Тебе, лейтенант, задача особая, — сказал Сенявин, подозвав Скаловского к брошенной на столе карте. — Станешь в дозоре у Брацо и будешь сторожить французов. Отряду Гетцена надо хоть немного подлатать свои посудины. Он постарается обернуться в несколько дней. Возможно, французы ничего и не заметят. Постарайся удержаться до их возвращения!
— Уж не подведу, ваше превосходительство! — даже обиделся за такое напоминание лейтенант. — У меня и мышь не проскочит!
— В чём нуждаешься?
— В офицерах, ибо у меня некомплект!
— Много не обещаю, а кого-нибудь пришлю!
Сенявин перекрестил Скаловского.
— С Богом!
Лейтенант вышел. Сенявин уселся за заваленный документами стол. Стремительное взятие Курцало и Брацо ещё более упрочило положение Сенявина в Адриатике. Оба острова стали отныне своеобразным мостом между Бокко-ди-Катторо и Корфу. В то же время было ясно как день, что уйди русская эскадра сегодня из здешних вод — завтра же здесь снова будут французы. Вывод из этого напрашивался только один: при любом раскладе в здешних водах необходимо было держать мощный корабельный отряд, способный держать Мармона в должном почтении.
Гриша Мельников только что закончил дела со сдачей своих четырёх трофейных требакул, когда его вызвал флаг-капитан эскадры.
— Ты с «Уриила»? — спросил без предисловий.
— Точно так!
— Пока корабль твой в дозоре, сходишь в дозор с черноморцами на «Александре», проветришься!
— Да я и так на берегу ещё не засиделся! — ответил Мельников, которому не очень-то хотелось идти в море на чужом судне, да ещё с малознакомыми офицерами-черноморцами.
— Это распоряжение главнокомандующего! — сдвинул брови флаг-капитан. — Вернёшься с моря — и тогда уже к себе на «Уриил»!
Встретившиеся на улице знакомые армейские капитан с поручиком Мельникову от души посочувствовали:
— Нет, брат, ничего более худого, чем драться в составе чужого полка! Среди своих и смерть в радость! По себе знаем!
Наняв лодку, Мельников прибыл на борт маленького черноморского брига, стоявшего на выходе из бухты.
— Прибыл по распоряжению главнокомандующего на время предстоящего дозора! — доложился он коренастому лейтенанту с крючковатым носом и синими от бритвы щеками.