Герои Таганрога
Шрифт:
— Вот за это спасибо. Значит, данные точные. Кое-что нам уже известно, — сказал командующий. Когда он услышал, что немцы арестовали Василия Афонова и еще нескольких членов штаба, нахмурился и, как бы раздумывая вслух, добавил: — Будем надеяться, что они дотянут до нашего прихода.
Говоря это, командующий знал, что в ближайшее время фронт наступать не будет. На то были свои причины. Не мог же он рассказать сидевшему против него подпольщику, что недавно вернулся из Москвы, где в Ставке Верховного Главнокомандующего узнал о намечавшемся немецким командованием наступлении под Орлом и Белгородом. Гитлер намеревался взять реванш за поражение под Сталинградом. И теперь судьба всей летней кампании Советской Армии зависела от исхода боев на Центральном фронте, куда за счет других фронтов сплошным потоком доставлялись и новая техника, и боеприпасы, и резервы. Советское командование готовило немцам достойную встречу на Курском выступе.
В конце беседы командующий посоветовал Гуде отправиться в партизанский отряд «Отважный-2», который нес боевое охранение морского побережья возле самой линии фронта.
— А к подпольщикам в Таганрог мы пошлем людей. Попробуем наладить прямую связь с вашими ребятами. Они нам еще помогут при освобождении города.
— Могу и я с ними пойти, — предложил Гуда.
— Нет, пока побудьте в партизанском отряде. Если потребуется — вызову.
Но в партизанский отряд Виктор Гуда попал не сразу. Несколько дней он провел в Ростове, в штабе партизанского движения фронта. Виделся с секретарем обкома партии Ягупьевым. Больше двух часов провел он у него в кабинете, рассказывая о Таганроге. Известие о гибели Морозова и аресте Василия взволновало секретаря обкома.
— Слишком доверчивы наши люди, — сказал Ягупьев. — А враг коварен, не гнушается буквально ничем. Наверно, и к вам в подполье пробрались провокаторы. Нужна тщательная проверка людей. Я попытаюсь добиться, чтобы к вам в Таганрог командировали опытного партизанского командира. Судя по всему, в этом есть крайняя необходимость. Без умелого руководства все таганрогское подполье не сможет выстоять и окажется в руках гестапо...
Размышляя вслух, Ягупьев как бы невзначай ставил вопросы. Он хотел знать, как относятся немцы к населению города. Много ли успели угнать в Германию молодежи? Как с продовольствием? Какую продукцию выпускают заводы Таганрога? Кто в настоящее время руководит городским подпольем?
Он все ждал, что Гуда, отвечая на вопросы, вспомнит и назовет фамилию Козина, от которого в Ростове так и не получили никаких известий. Но тот говорил о других товарищах, и тогда Ягупьев спросил:
— Про Алексея Козина не приходилось слышать?
— Нет. У нас в подполье такого не было.
— Ну что ж, прощаюсь с вами до встречи в родном Таганроге, — сказал Ягупьев. — Уверен, что это будет очень скоро.
XX
В середине мая на улицах Таганрога участились облавы. Немецкие солдаты и полицаи задерживали прохожих, толкали их в машины и отправляли на рытье траншей и ходов сообщения. В спешном порядке гитлеровцы разбирали деревянные дома, хозяйственные постройки, рубили деревья на улицах города и все это везли к фронту на укрепление оборонительных сооружений.
Газета «Новое слово» в каждом номере призывала граждан добровольно помогать германскому командованию, вступать во вновь создаваемые подразделения немецкой армии, обещая после разгрома большевиков райскую жизнь. Но охотников не находилось. Даже те, кто когда-то роптал на Советскую власть, успели раскусить «новый порядок». Добровольцами записались только такие, кому нечего было терять, кто уже бежал с немцами с Кубани и Дона.
А радио не умолкало ни на минуту. Вместе с хвастливыми речами Геббельса и других заправил третьего рейха диктор ежедневно перечислял приметы немецких солдат-дезертиров, за поимку которых гитлеровское командование обещало вознаграждение. Некоторых задерживали немецкие патрули, других — русская вспомогательная полиция. После короткого расследования дезертиров расстреливали в Петрушиной балке.
С одним из румынских солдат, бежавших с фронта, Василий Афонов познакомился в камере в первый же день своего ареста. Он сразу обратил на него внимание, когда очутился в подвале полиции.
Петр Понтович — так звали румына — отличался от других, заключенных своей одеждой. Он все еще был в солдатской форме, но без ремня.
От Сахниашвили, который оказался в этой же камере, Василий узнал, что Понтовича ожидает расстрел. «Румын, а тоже не хочет воевать за Гитлера», — думал Василий, когда распахнулась дверь и надзиратель выкрикнул:
— Афонов! Выходи на допрос.
Шагая по мрачным коридорам в сопровождении полицая, Василий гадал, какие обвинения могут ему предъявить. Дознались ли немцы о подполье или это случайный арест по другому поводу? Кто еще арестован?
Сахниашвили успел рассказать ему, что уже несколько раз побывал у следователя и что полиция интересуется только тем, кто дал ему листовку. Аптекарь клялся, что нашел ее случайно в госпитале военнопленных и не знает, как она там появилась.
«Били меня. Но я терпел. Никого не называл», — вспомнил Василий слова Сахниашвили. Да, единственно правильным будет не отвечать ни на какие их вопросы.
В небольшой комнате, куда привели Василия, сидел за столом фельдфебель немецкой армии с сонными, равнодушными глазами. Некоторое время он молча, будто нехотя, разглядывал арестованного. Потом, не предлагая сесть, представился: «Адлер Людвиг», — и тут же спросил на русском языке:
— Имя?
— Василий.
— Нет. Фамилия?
— Афонов. Василий Афонов.
— Какой год?
— Родился в 1910 году.
— Я... я... Гут. Семья есть?
— Есть. Жена и двое детей.
Василий тут же пожалел, что сказал про семью: «Ведь их нет в городе». Но сразу вспомнил о паспорте, отобранном при аресте, — там же они все равно записаны.
— Где родился?
— В Таганроге.
— Национальность?
— Русский.
— Образование?
— Низшее, — соврал Василий.
— Какой выполнял работа?
— Слесарь.
— Где?
— На заводе «Гидропресс».
— Адрес?
— Перекопский переулок, дом тридцать.
Закончив формальности, фельдфебель отложил ручку, поднял голову:
— Скажи, почему ты не хотел пройти регистраций?
— Какую регистрацию?
— Зачем играешь в дурака? Нам известно, ты есть коммунист.
— Нет. Это неправда.
— У нас точный сведений. Лучше признавайся. Ты есть хороший слесарь, простой русский человек. Пройдешь регистраций и будешь опять на «Гидропресс».
Теперь Василий окончательно понял, что его арест не связан с работой в подполье. Но он решил до конца отрицать свою принадлежность к Коммунистической партии. Полагая, что, кроме доноса какого-нибудь предателя, у немцев нет никаких улик, он удивленно сказал:
— Господин фельдфебель! Произошла ошибка. Я никогда не был коммунистом. Мой отец был сослан большевиками в Сибирь. Меня самого тогда чуть не арестовали. — Василий начал придумывать ужасы, которые он якобы пережил при Советской власти. Причем врал он так убедительно, что немец, кажется, начал верить ему.