Герои Таганрога
Шрифт:
— А давайте проверим этого Мусикова, может, и Раневская чем-то себя покажет, — предложил Константин Афонов.
— Мы его уже проверяли. Листовки он расклеил. И во время диверсии на заводе вел себя по-настоящему. Но, наверное, следует его еще раз проверить. А как?
— Дадим ему задание немца убить в городе, а сами проследим, как он это выполнит.
— Что ж, ты прав, Костя, можно и так, — согласился Вайс. — В общем, учтите, с ними что-то нечисто. К господину Брандту советские граждане приходят только под конвоем. А эта дамочка за несколько дней дважды там побывала. И Мусиков мне не нравится.
— Да, Василий, теряем мы бдительность, — сказал Тарарин. — Организация разрослась. Если посчитать все группы, больше полтыщи народу наберется. Так и провокатора нетрудно подцепить. Мы ведь с февраля даже клятвы от новых членов принимать не стали.
— Кто ж его знал, что фронт на Миусе остановится? Ведь со дня на день Красную Армию ждали... «Согласен бить немца, добывай оружие и бей с нами». Не ты ли сам этот лозунг выдвинул? А теперь поумнел сразу. — Василий задумался. — За Сахниашвили я поручусь — не выдаст...
— Да, он не подведет, — согласился Вайс. — А вот за Копылова поручиться трудно. Мало мы знаем этого парня.
— Вы меня простите, но мне кажется, мы сами себя подводим. Несерьезно действуем, — вмешался в разговор Петр Турубаров, не проронивший до этого ни слова.
— Говори, коли начал, — Василий повернулся к нему.
— После похорон наших летчиков народ толпами на кладбище валит. И я и мы все преклоняемся перед мужеством этих героев. И, честно скажу, ежели что, я сам живым в руки не дамся. Последняя пуля в обойме — всегда моя. Это твердо... Но зачем штаб приказал расклеивать на кладбище листовки?
— Какие листовки? — недовольно поморщился Василий.
— Вы же приказывали, сами и должны знать.
— Так это не листовки, а призывы, всего одна фраза: «Отомстим гитлеровцам за смерть советских летчиков!»
— Про это я и веду речь. Ладно бы один раз расклеили, а то ведь каждый день, и все в одном месте, на кладбище. А немцы, думаете, дураки? Выследят и поймают кого-нибудь...
— Может, нам с перепугу всю работу свернуть, носа нигде не показывать? — в гневе сказал Василий и стукнул кулаком по столу.
— Василий! Правильно он говорит, — поддержал Петра Максим Плотников. — Когда мы по всему городу расклеиваем листовки — попробуй поймай нас. А тут каждый день и все в одном месте. Сами палец Стоянову в рот кладем. Смотри, как бы он у нас руку не оттяпал.
— Ладно, — примирительно сказал Василий. — С этим вопросом кончено... Костя! Скажи Андрею, чтобы с утра передал в группы: пусть прекратят клеить листовки на кладбище.
— Теперь надо решить, что делать с Маниным, — напомнил Вайс.
— Где он сейчас?
— Остался у рыбака.
— Это у Глущенко, наверно?
— Да, у него.
— Завтра вместе сходим к нему, хочу сам побеседовать. А с Раневской и Мусиковым ты, Сергей, не затягивай. Поручи Пазону, поручи другим ребятам, и чтоб глаз с них не спускали. Мусикову Тарарин завтра же на заводе передаст задание штаба убить немца. Потом доложите, как он выполнит. Ну что? Если больше вопросов нет, можно выпить за скорейшее освобождение.
— А как с первомайским праздником? — спросил Тарарин.
— По-моему, ясно. Ведь договорились уже. Ты, Георгий, готовишь лозунг для завода «Гидропресс». Кому вывешивать — сам назначишь. Перцев обеспечит лозунг для кожзавода, Лихонос на вокзале. В ночь на Первое мая и вывесят... — Василий оглядел всех, остановил взгляд на брате. — Что-то вы, Костя, с зондерфюрером Диппертом долго тянете?
— Где ж его взять? Уже неделя, как он в Германию укатил, и никто не знает, когда вернется. Может, его сами немцы теперь расстреляют. У нас ведь что получилось? На подсобном хозяйстве огромный семенной запас был заложен. Кто-то еще осенью бирки на мешках перевесил. Яровые озимыми пометили, а озимые — яровыми. Так и посеяли. Теперь снег сошел, а на полях ни одного всхода. Сейчас озимые сеять заканчивают...
— Вот это уж зря. Наши придут, а вместо хлеба — солома. — Василий вспомнил Акименко, который рассказывал ему об этом.
— Что теперь сделаешь? Не идти же к немцам с повинной. Да и не известно, кому еще урожай убирать придется. — Константин Афонов встал из-за стола.
Поднялся и Василий, расправил ремень на гимнастерке, спросил:
— Ночные пропуска у всех есть? — и, получив утвердительный ответ, добавил: — Тогда пошли, поздно уже.
Все направились к двери и по одному стали выходить на улицу.
Только Петр Турубаров остался на ночь у Максима Плотникова.
Николай Кондаков жил на одной улице с семейством Перцевых.
В последние дни апреля он случайно заскочил к соседям по какому-то пустячному делу. Федор Перцев малевал первомайский лозунг на полотнище красного ситца. Он развел зубной порошок и клей в небольшой стеклянной банке и выводил кисточкой жирные буквы.
— Чем это ты занялся? — удивленно опросил Кондаков.
— Не видишь? К Первому мая готовлюсь.
Кондакова даже в жар бросило от такой находки: «Сотня обеспечена!»
— Ты что же, сам придумал или кто посоветовал? — с безразличным видом поинтересовался он.
— А зачем тебе знать?
— Так и я бы мог помочь.
— Это надо обмозговать... Есть тут один человек. Могу свести тебя с ним. — Федор опустил кисточку в банку и вытер руки.
— Не художник ты, сразу видно, — Кондаков взял кисть и стал подправлять неровные буквы. — Что за человек? — спросил он между делом. — Где работает?