Героический режим. Безбожие

Башунов Геннадий Алексеевич

С первым штурмом мы облажались. Наверное, это с натяжкой можно было назвать победой, не поражением уж точно - потеряв одного человека мы уничтожили больше двадцати мобов. Но... никакого ощущения победы. Мы в меньшинстве, силы потрачены зря.

Стоны Михаила звучали как погребальный марш всем нам.

Занимался рассвет. Медленный, тягучий, он разбавил ночной мрак серым цветом. Никаких рассветных красок - тяжёлые тучи, моросящий дождь, холод. Просто серый становился всё светлее и светлее, пока не решил,

что всё кончено, хватит одного из более светлых его оттенков. Тучи сужали этот мир, делали его таким тесным, как гроб, давящий со всех сторон своим замкнутым пространством. Я никогда не лежал в гробу. Но сейчас будто стоял одной ногой в нём.

Как и мы все.

Даже весёлое журчание ручья не привносило каких-то светлых красок. Единственное, что грело меня, это голова Топлюши, лежащая на моём плече. Уж ей-то точно вода не кажется отвратительной. Или, быть может, всё наоборот? Утопленница ненавидит её?

– Ты любишь воду?
– спросил я.

– А ты любишь воздух?

– В смысле?

– В том, что я просто в ней живу. Мне не нравится вот такая вода.
– Утопленница наклонилась и своей тонкой ладонью зачерпнула из ручья.
– Серая. Мне больше по душе, когда она голубая и играет солнечными зайчиками. Но это тоже вода, и без неё мне никак.

Я грустно рассмеялся.

– Что смешного?

– Ничего. Просто ты права... а я...

– Что - ты?

– Не знаю.

Я действительно не знал. Я жив, я дышу. Всё не так плохо, как могло бы быть. Далеко не так. Но... человек, наверное, не может радоваться малому. Да, я жив, но радости никакой.

– Ты такой грустный, - тихо сказала Топлюша.
– Кто-то умер? Твой друг?

– Умер. Не друг. Скорее даже враг, хоть он и не знал об этом. Просто... всё не так просто. Мы... нам... нас...

Вот так. Оставалось только сидеть и блеять. В голове ничего, только серость сегодняшнего дня.

– Я просто не хочу умирать, - сказал я, наконец.

– Смерть - это ещё не конец. Я же сижу с тобой.

– И что мне теперь тоже утопиться?

Кажется, это задело её. Но она всё равно сказала:

– Нет. Делай, что хочешь. Но это не такой плохой вариант. Мы останемся вместе. Навсегда.

Я слабо улыбнулся.

– Это вряд ли. Я, скорее всего, просто отброшу копыта. Навсегда. И в любом случае мне ещё хотелось бы побрыкаться. Хрен я просто так пойду в могилу.

– Это твой выбор.

– Мой.

Топлюша отстранилась. Она долго молчала, а я не знал, что сказать.

– Это твой выбор, - повторила утопленница.
– И этот выбор не включает меня, я права?

Это было тяжело. Очень тяжело. Да, она бездушный моб. Или мёртвая девушка. Но легче от этого не становилось.

– Да, ты права.

Топлюша спрятала лицо в ладони. Я постарался обнять её за плечи, но она с силой вырвалась. Когда утопленница оторвала ладони от лица, из-за дождя я не смог понять плакала она или нет. Возможно, она просто не могла делать этого. Или, быть может, я слишком эгоцентричен.

Кто я для неё? Миг, вспышка. Моя жизнь по сравнению с её, как жизнь хомячка. Жалко, когда он дохнет, но через какое-то время идёшь покупать другого, зная, что и он когда-нибудь отбросит копыта, но до этого ещё так долго...

Или, быть может, я слишком сильно жалел себя, вместо того, чтобы жалеть её.

Топлюша поднялась с мокрой травы и наступила в ручей одной ногой. Я схватил её за руку, встал и, повернув к себе, поцеловал в губы. Это продолжалось секунду. Мягкие холодные пресные губы. Но они будто вдохнули в меня жизнь.

– Куда ты теперь?

– Обратно. Поживу одна... быть может... найду новых друзей.

– Я... желаю тебе...

– Я знаю. Спасибо. Тебе того же.

– Спасибо.

– Прощай, - сказала она.

– Прощай, - сказал я.

Топлюша вошла в ручей и нырнула. Как она это делает, ручей глубиной едва ли в ладонь. Я постоял ещё некоторое время, а после, развернувшись, ушёл.

На сердце была тоска. Но теперь она была светлой. Быть может, хоть у кого-то всё будет хорошо...

Я вернулся к нашему лагерю. Большая часть спала, под дождём, в одежде или доспехах. Владимир был на часах. На меня устало смотрел Алексей. Михаил тоже не спал, его широко раскрытые глаза были полны боли.

– Прогулялся?

– Да. Не хочешь? Я посижу с Мишей.

– А смысл? Кругом слякоть, холод... Уж лучше тут посидеть, хотя бы не чувствуешь одиночества. Почти не чувствуешь.

Я слабо улыбнулся. Алексей всегда проявлял чудеса хладнокровия. Не думал же я, что он ничего не чувствует? А ведь думал. Он - единственный, на кого я могу положиться в любой момент. И дело не только в том, что мы с ним почти с самого начала. Просто его уверенность придавала уверенности мне. Наверное, так и должно быть у друзей в этом паршивом мире.

– Тебе не кажется, что мы убиваем людей?
– неожиданно спросил друид.

– Не думаешь же ты, что они люди?

– Не знаю.

– Я постоянно вспоминаю того засранца... ну, что ты прикончил. Прости, если тебе неприятно... ты?..

– Вспоминаю постоянно.

– Ага. Ясно. Прости.

– Ничего.

– Просто... Они как живые. Грустят, кричат, когда им больно. Теряются, когда не знают, что делать. В их венах течёт кровь, в глазах стоит ужас... Такого ведь не было. Вспомни первых неписей, им на всё было плевать, а эти...

– Из кабанов тоже текла кровь. А неписей мы больше резать и не пытались.

Алексей кашлянул, вытаскивая откуда-то из-за пазухи нож.

– Я пытался. Официантку в прошлой деревне. У неё тоже была кровь. Но убивать её... я не рискнул. Быть может, она отреспаунилась бы... Но всё равно страшно. Прости, что говорю это тебе...

– Убийце?
– зло улыбнулся я.
– Ничего. Тогда мы все убийцы.

– А что будет дальше... Когда...

– Дальше будет дальше, - раздался рядом голос Владимира.
– А сейчас у нас гости.