Героический режим. Безбожие
Шрифт:
– Ау, - с трудом вытянул я губы, больше напоминающие четыре три куска ободранного мяса. Нижняя губа разошлась на две ровные половинки и отвисла. И это было, мать вашу, охренительно больно.
На мой слабый возглас никто не откликался. Впрочем, рано или поздно кто-нибудь придёт. Не в темнице же...
Две распахнулась, и мне в лицо ударил яркий свет. Я сморщился (что тоже было больно) и отвернул голову.
– Отвернулся так, будто стыдно, - презрительно сказал конунг, его полная фигура застыла в дверях.
– Или стыдно? Что-то мне не верится.
– Я не знал, что это такое, - прошамкал я.
– Правда.
– Правда? А сам называл то "благовоние", то "приправа". Что, разве на севере такая не растёт?
– Не знаю. Я не северянин.
– Тем более.
– Конунг воткнул факел в подставку и приблизился к столу.
– Впрочем... за столько ты продал два свёртка?
– За серебряную и два медяка. И не два, а четыре.
– Четыре? Подожди-ка.
Толстяк выскочил из комнаты легко, как бабочка. И уже через пару минут рядом со мной поставили стул, на который посадили торгаша. Над его рожей тоже не хило поработали.
– Я не понимаю, - пищал он.
– Я же поступил по закону...
– Наполовину по закону, - гаркнул конунг. Его голос звучал властно и жёстко, что немного портила одышка.
– Что равнозначно нарушению закона! Сорок серебряных монет! Где ещё два свёртка?! Говори, падла!
Он хрястнул кулаком по столу так, что даже я подскочил на стуле от неожиданности.
– Ссыпал в эти два. Они такие маленькие...
Ещё один мощный удар.
– Говори!
– Закопал.
Торгаш быстро объяснил, где закопал свёртки.
– Отлично. Признаешь, что он продал тебе специю?
– Признаю. Я сам рассказал...
– Заткнись. Уберите его. Пусть пару недель посидит в подвале. За свой счёт, конечно же.
В дверном проёме появились два стражника, которых я раньше и не заметил. Они вытащили хнычущего стукача. Я проводил его угрюмым взглядом.
Две недели. За то, что зажилил половину. Сколько дадут мне? До смерти тут пахать? Или казнят? Мне ещё отрубленной руки не хватало... Если вообще не повесят.
Впрочем, я смогу воспользоваться своими способностями и бежать. Без маски, без мешка, без плаща. Без оружия. Я застонал от злости.
– Больно? Ну, ребята перестарались слегка. Но ты крепкий.
– Толстяк постучал по столу, показывая какая крепкая у меня башка. Я даже не спорил. Не в плане крепости, а в плане содержания.
– А теперь говори: где взял специи?
– У брауни выбил. В одёжке нашёл. Решил, что смогу продать.
– Ну, понятно, что сможешь...
– Вы не поняли!
– резко прервал я конунга.
– Я не знал, что это такое. Просто я искал, что продать, так как денег у меня не было, нашёл эту хрень, понюхал... и решил, что смогу продать.
Конунг пристально смотрел на меня, изучая моё лицо. Вернее, распухшую сливу, которой оно стало. Тишина затянулась так надолго, что я не выдержал и буркнул:
– В чём меня хотя бы обвиняют?
– В чём? Ха, а сам не догадаешься?
– Я молчал. Конунг вздохнул и принялся перечислять: - Во-первых, добыча специи - сильнейшего наркотического вещества, вызывающего странные видения и, что куда хуже, привыкание после первой же затяжки. Во-вторых, его продажа купцу. В-третьих, сопротивление аресту. И, пожалуй, в четвёртом, в подрывной деятельности против государства.
Я вылупил глаз.
– А деятельность-то...
– Ну, как же. Продажа наркотиков... сколько народу ты бы потравил? Сколько годных для боя воинов? Сколько матерей?
Я выругался. Че-ка, мать вашу.
– Ладно, - немного удручённо вздохнул толстяк.
– Сопротивление аресту и подрывную деятельность я тебе, пожалуй, прощу. Но первых двух пунктов хватит для того, чтобы клеймить тебя и отправить на каторгу, где тебя прикуют к вороту, и ты до самой смерти будешь его вращать. Не очень-то хорошая перспектива, а?
Я потрогал языком нижнюю губу. Кажется, начала затягиваться. Дело обстоит ещё хуже, чем я ожидал. И что же делать?
– Оно стоит восемьдесят серебряных?
– спросил я.
– Может даже, чуть-чуть больше.
– Наверное, хватит, чтобы починить частокол? И даже, наверное, чуть-чуть останется?
– Совсем чуть-чуть, - кивнул конунг.
– Так почему бы не провести подрывную деятельность в стане врага?
– Какого врага?
– Западного, восточного - какая разница? Продать специю купцу, и...
– За восемьдесят купцу не продашь, а этого на частокол не хватит.
– За шестьдесят?
– За пятьдесят пять, скорее всего. И то, если хорошо торговаться.
– Можно продать за восемьдесят и, скажем, оказать купцу услугу...
– Какую?
– Выпустить из каталажки, например.
Конунг сощурился.
– Вот, вроде бы, уже поверил, что северный простак с края мира решил продать вкусно пахнущую травку, - медленно проговорил он.
– А он тут же начинает юлить и хитрить так, будто бы что-то в этой жизни понимает. Вы с этим засранцем, случаем, не сообщники? Тогда я обоих на каторгу отправлю.
Я мысленно выругался. Вот и всё. Совсем всё. Ну что за идиот. Впрочем, обычный идиот, возомнивший, что он куда умнее других, более старых и опытных людей.
– Может быть, суд?
– предположил я, хватаясь за последнюю соломинку.
– Он уже идёт, все решения здесь принимаю я.
– Божий суд?
– Какой-такой божий суд?
– Ну... поединок. Или там раскалённую подкову в кулаке потаскать...
– Есть такие суды, - согласился конунг.
– Но... нет. Здесь решения буду принимать я, а не твои бойцовские способности или сила воли.