Героиня второго плана
Шрифт:
Она в самом деле фонтанировала энергией, в нее словно моторчик был вставлен.
– И совсем не моторчик! – засмеялась Марина, когда Арсений сказал ей об этом. – Просто у меня такой гормональный состав организма. Переизбыток тестостерона. Все на самом деле физиологически объясняется.
Что ж, ее физиология ему нравилась – когда они оказывались в постели, моторчик лишь увеличивал обороты. Ему вообще все нравилось в ней – стоило ей появиться на пороге, у него внутри будто бы свет включался.
Через месяц Арсений уже не представлял, как жил без нее до сих пор. И уж точно не хотел представлять, как станет жить
Может быть, мама тревожилась о том, как бы Марина не оказалась обычной охотницей за московской пропиской. Но сыну она своих опасений не высказывала, а сам он об этом не тревожился ничуть.
Арсений не был сильно изощрен в психологии и в мотивах человеческого поведения, но даже он понимал, что для Марины главное – не пристроиться к теплому местечку, а доказать себе и окружающим, что она может добиться всего, чего захочет. И что значила такая внешняя вещь, как московская прописка, в ее грандиозном стремлении вперед и вверх? Да ничего не значила. Мир отвечал на ее собственные усилия, отвечал открыто, мощно, как она того и заслуживала.
А Арсения она любила. Когда мама сказала, что одной его любви будет мало, он насторожился: а правда, любит ли его Марина? Но, насторожившись, сразу же и понял: да, любит.
Отношения с ним составляли единственную область ее жизни, в которой не было соревнования, азарта, преодоления. С ним она отдыхала, и, как Арсений вскоре понял, никакая другая возможность отдохнуть не была ей доступна вообще.
Даже в Юрмале, куда они поехали летом, Марина увлеченно исследовала окрестности и завязывала полезные связи, вместо того чтобы лежать на песке у моря или хотя бы плавать. К концу каникул она была знакома со всеми, кто мог доставить утром домой парное молоко, продать свежую рыбу или отвести к ювелиру, делающему самые лучшие украшения из янтаря. Она и по возвращении домой не прервала знакомство со всеми этими людьми. Юрмальское парное молоко или свежая рыба никаким образом не могли ей понадобиться в Москве, но Марина время от времени созванивалась с Лаймой или Валдисом, получала от них открытки к праздникам и даже, к полному удивлению Арсения, писала им поздравления сама.
Он же… Его жизнь после встречи с ней переменилась совершенно. Мама оказалась права: Марина в самом деле наполнила его своей энергией, притом так щедро и безоглядно, что все, казавшееся прежде неясным, даже тревожным, сделалось простым и само собой разумеющимся.
Он вдруг понял, к чему его влечет, что вызывает у него интерес – это оказалось программирование. В меняющейся, вовсю перестраивающейся жизни открылись для этого занятия такие возможности, каких Арсений еще год назад и представить себе не мог.
Энтони Уильямс, с которым он переписывался много лет после чешского математического лагеря, приехал в Москву – вот этого уж точно невозможно было раньше представить, потому что Энтони жил в Калифорнии, в прежних представлениях почти на другой планете, – и предложил Арсению поучаствовать в международном проекте, который заключался в написании компьютерных программ. Знания Арсения о компьютерах были тогда весьма приблизительными, зато у него был отличный английский – спасибо папе, устроившему когда-то на курсы при МИДе, – а значит, он мог разобраться в специальной литературе, которой, оказывается,
Марина в это время переходила на последний, шестой курс, бои за хирургию были у нее в самом разгаре, но рассказы Арсения о сияющих далях компьютерного программирования она воспринимала с обычным своим интересом и давала ему советы, которые касались внешних вроде бы вещей – например, общения с Энтони и его друзьями, жившими в городке Пало Альто, – но оказались едва ли не самыми дельными советами из всех, которые он тогда от кого-либо получал.
За год они привыкли друг к другу так, будто прожили вместе лет десять. И все-таки когда Марина сообщила, что беременна, Арсений слегка растерялся.
– Но тебе ведь еще госы сдавать, – сказал он.
Надо же было что-нибудь сказать, чтобы эту свою растерянность скрыть.
– Госы будут раньше, чем роды.
– А как же ты…
– Сенька, все равно мне когда-нибудь придется рожать! – весело сказала она. – И всегда это будет некстати, всегда придется от чего-то отвлечься. Ну так лучше уж отрожаться сейчас. И здоровье еще не подводит, и в работу толком не вошла, терять особо нечего покамест. А ты не переживай. Если бы я в тебе не была уверена, то и рожать бы от тебя не стала.
С этими словами она поцеловала его в висок, и он почувствовал, как ее уверенность входит в него по осязаемой дорожке поцелуя.
Дочку Марина родила на следующий день после последнего госэкзамена. Мама по этому поводу заметила:
– Она так уверенно требует, чтобы жизнь соответствовала ее планам! Неудивительно, что жизнь ничего не имеет против.
Арсений расслышал в мамином голосе легкие нотки иронии, но понял, что они вызваны только ревностью к невестке – может, даже не осознаваемой, – а неодобрения в них нет. Маме всегда недоставало в московской жизни размеренности и рациональности, к которой она привыкла в своем рижском детстве и юности, и она готова была считать таковыми Маринин напор.
Она попросила назвать внучку Ингой в память недавно умершей Арсениевой бабушки, и Марина охотно согласилась.
Арсений не раз слышал от многих людей, что с появлением ребенка жизнь меняется полностью, иногда до неузнаваемости. Он испытывал в связи с этим опаску, однако старался правильно себя настроить, пока Марина была в роддоме.
Но когда он забрал ее и дочку… Все оказалось совсем не так, как он думал.
Во-первых, он не ожидал, что созерцание маленького носика и круглых щечек вызовет у него такой восторг. Девочка показалась ему прекрасной, как цветок, и, дрожащими руками принимая ее у роддомовской нянечки, он меньше всего думал о будущих сложностях собственной жизни; точнее, вообще он об этом не думал.
А во-вторых, в первую же ночь ему показалось, что ничего и не изменилось вовсе. Девочка спала до шести утра, и они с Мариной спали тоже, и иногда прямо во сне целовались.
Никаких существенных изменений он не заметил и днем. Правда, Марина поменяла назначение комнат – отвела ребенку бывшую спальню, а семейную постель переместила в гостиную, – но не такое уж великое это было изменение, да и быстро выяснилось, что именно оно позволяет девочке естественно и просто входить в их семью из загадочного небытия, из которого она появилась, а им самим вести почти ту же самую жизнь, к которой они привыкли.