Герой конца века
Шрифт:
На другое утро он предложил Анжелике ехать в Ниццу, чтобы купить все для нее необходимое, так как ее сиятельная мамаша ничего с ней не отпустила, кроме огромного порожнего сундука.
Для женщин туалет их кумир, потому Савкну не долго пришлось уговаривать свою милую спутницу.
От Ментона до Ниццы всего сорок минут езды, и они живо туда докатили.
Началось странствование по всевозможным магазинам и выбор разных атрибутов дамского туалета.
Чтобы складывать все многочисленные покупки, Николай Герасимович взял комнату в «H^otel de la Mediteranee» на Promenade des Anglais.
Анжелика, как истая дочь Евы, так увлеклась всеми этими покупками и заказами, что даже забыла об обеденном времени, и Савин еле-еле уговорил ее в восемь часов вечера ехать обедать. Пообедав в «Restaurant Francais», они опять отправились бродить по магазинам до самого закрытия.
Возвратясь почти в полночь усталые в гостиницу, они решили не ехать в воображаемое Сан-Ремо-Ментон, а остаться ночевать в Ницце, так как многие заказанные Анжеликою вещи должны были быть доставлены только на следующий день, а для большего удобства укладки купленных вещей вытребовать их сундуки из Ментона в Ниццу, о чем Николай Герасимович и послал телеграмму.
Анжелика, как ребенок, радовалась всякой вещице, примеряя все вновь купленные туалеты и вертясь перед зеркалом.
Она так увлеклась этим, что забыла даже о своей мигрени и о наставлениях своей мудрой маменьки.
Комната была одна, и молодым людям пришлось ютиться потеснее, нежели в апартаментах, занимаемых ими до сих пор.
Теснота помещения, видимо, тоже не беспокоила Анжелику.
Утомившись бесчисленною примеркою, она присела на стоявший в номере широкий турецкий диван.
Николай Герасимович подсел к ней.
— Как я рад, что вижу тебя, наконец, совершенно здоровою, — обнял он ее рукой за талию.
Личико Анжелики вдруг омрачилось. На глазах ее заблестели слезы.
— Ах, как у меня вдруг заболела голова… — простонала она.
— Неужели!.. И так сразу… — усмехнулся он.
— Оставь меня… Боже мой, какая мука…
— Пустяки, моя крошка, я излечу тебя поцелуями…
— Оставь меня… Мне нужен покой…
— Я люблю тебя…
— Оставь… Я говорю тебе, я страшно страдаю…
— Вздор, это все пройдет… Ты просто немножко устала…
Он заключил ее в объятия и стал покрывать ее лицо и шею страстными поцелуями.
Побежденная тигрица обратилась в овечку.
Она сделалась кротка и ласкова, и следующие дни пребывания в Ницце прошли для Николая Герасимовича, как чудный сон.
Он был в каком-то упоении от охватившего все существо его восторга и даже забыл о существовании старой графини Марифоски и о том приятном для его самолюбия сознании, что относительно последней и его, Савина, оправдалась русская поговорка: «Нашла коса на камень».
Он только и видел одну его Анжелику, он только и думал об одной его Анжелике.
Его чувство к ней, бывшее до сих пор увлечением, превратилось в любовь.
XIV
В ПАРИЖЕ
— Нам необходимо поехать в Париж, Анжелика? — сказал дня через два Николай Герасимович Анжелике.
Молодая женщина, одетая в новое платье, с довольной, радостной улыбкой на лице, укладывала в то время купленные в Ницце вещи в присланный из Ментона сундук.
Несмотря на то, что вещей было много, сундук, видимо, был рассчитан на более массовое приобретение.
— В Париж! Это невозможно… — отвечала она, вскинув на Савина удивленный взгляд.
— Почему же невозможно, мы просто изменим наш маршрут, и вместо того, чтобы ехать теперь обратно в Сан-Ремо, поедем в Париж.
— Это невозможно, — повторила Анжелика.
— Но почему же, спрашиваю я тебя?
— Потому, что мамаша отпустила меня с тобой путешествовать по Италии и страшно обеспокоится, узнав, что мы поехали в Париж…
— Но мне нужно, голубка, быть в Париже по моим делам, и кроме того, тебе самой необходимо сделать себе туалеты, заказать платья, шляпки, верхние вещи… Ведь не можешь же ты обойтись купленными здесь тряпками.
Глаза молодой женщины заблестели.
— Конечно, конечно, мне нужны туалеты и было бы хорошо сделать их в Париже, но… — она остановилась и после некоторой паузы добавила, — это невозможно.
— Да, наконец, графиня, твоя мать, даже не узнает о том, что мы были в Париже, к назначенному сроку мы вернемся в Венецию… Какое ей дело, где мы проводили разрешенные ею два месяца. Мы и теперь ведь находимся не в Италии…
— Где же мы? — побледнела Анжелика.
— Во Франции…
— Зачем ты так сделал?
— Исключительно для тебя, так как в вашей Италии молодой женщине положительно невозможно порядочно одеться, я воспользовался, когда мы ехали в Сан-Ремо, близостью французской границы и привез тебя сперва в Ментон, а затем в Ниццу, где все-таки ты приобрела кое-что, имеющее хотя вид туалета… В Париже ты можешь окончательно запастись всем нужным, и все это будет изящно и со вкусом… Анжель, дорогая моя, какая ты будешь красавица в парижских туалетах.
Николай Герасимович присел около молодой женщины, окончившей уже укладку вещей и взобравшейся с ногами на турецкий диван.
— Ах, какой ты хитрый… но милый… — прошептала Анжелика, прижимая головку к его плечу.
Он обнял ее за талию.
— Так поедем в Париж… Это чудный, волшебный город… Таких дамских магазинов, какие там, нет в мире…
— Лучше здешних?
— Здешние сравнительно с парижскими, это убогие лавчонки…
— А мы… если бы поехали… мы не опоздаем приехать в Венецию, не заставляя очень долго ожидать маму… — начала сдаваться новая Ева на искушения современного «змия».