Герой-любовник, или Один запретный вечер
Шрифт:
– Ты – уверена?
– Господи! – Я села на полу и поправила волосы. – В кои веки раз девушка хочет потерять невинность, а ей мешают.
– Дело в том, что ты для меня не просто девушка… – Костя сел рядом и замолчал; нашел в кармане джинсов сигарету. После похлопываний по другому карману я поняла, что он ищет зажигалку. Но ее – нет. Ангел сломал пополам сигарету и отбросил ее в сторону.
– Как тебе объяснить… Я всю жизнь с женщинами играл, – сказал он почти сердито.
– Знаю. Марина доложила. Топ-модели и родной редакционный коллектив.
– Так ты уже в курсе?
– Как
– После нашей первой встречи и ужина в ресторане я понял, что могу тебя потерять. А я этого не хотел. Не хотел, впервые в жизни. Понимаешь? Я был не просто эгоистом, а отчаянным махровым эгоистом. Мачо. Мне все казалось легким и простым в отношениях с женщинами. Честно говоря, даже никогда и не заморачивался особо на этот счет. Пришел, увидел, уложил. Продолжения, как правило, не следовало. Сама мысль, что мне нужно будет делать какие-то усилия, ходить вокруг на цыпочках, считаться с другим человеком, а не только с собой, была мне противна. Так получилось, – Костя сглотнул, – что родителям до меня не было никакого дела. Они то ссорились, то мирились. Разъезжались и сходились снова. Я как бы мешался под ногами. И жил то у одной бабушки, то у другой. Я даже не помню ни одного совместного праздника с родителями или похода в парк, с гуляньями-аттракционами, пикника в лесу или посещения театра. Не было ни-че-го.
Я сжала его руку, но он высвободил ее.
– Только жалеть не надо, – ощерился он. – Терпеть всегда не мог, когда люди раскисают. Хотелось их добить да побыстрее. Знаешь, если девушка при мне начинала плакать и просить, не уходи или не бросай меня, я всегда сразу покидал ее. Не мог просто видеть эти сопли-вопли. Это мешало мне быть свободным человеком. Я всегда выбирал: где, когда, с кем. А сейчас… спотыкнулся.
Я подняла вверх брови.
– Всегда можно отыграть назад.
– Не всегда, – упрямо мотнул он головой. – Иногда это невозможно.
Он встал и, не глядя на меня, пошел в кухню. Я сидела на полу, обхватив колени руками, и прислушивалась. Раздались звуки льющейся воды.
Я поднялась и пошла на кухню.
Он пил воду из-под крана: жадно, шумно.
– Я тебя спиной чувствую, – сказал он, не оборачиваясь.
Я положила руку на его обнаженные плечи и почувствовала, как он вздрогнул, а потом замер. В эту секунду решалось многое, если не все – оставалось самое последнее – перейти черту и рискнуть – взахлеб, опрометчиво – рискнуть своей свободой, привычками, условностями, кругом друзей, совместными завтраками и будущими ночами, обидами, слезами, непониманием, комфортом, рискнуть всем тем устойчивым и незыблемым, что и составляет основу жизни.
Рискнуть и выиграть!
Рискнуть и проиграть!
Никто не знает, как все сложится и сложится ли вообще.
Риск огромен и последствия несросшегося и несложившегося будут ужасны – это будет полная кастрация-усечение себя собственного и тотальное разрушение личной вселенной с долгим зализыванием ран. С такими трещинами люди выживают с трудом, а чаще всего становятся инвалидами.
Я сделала выбор: прильнула к нему и потерлась щекой о спину.
Костя резко развернулся и теперь смотрел на меня потемневшими глазами. Он взял меня за
Безумие зрело в нас постепенно – мы были сумасшедшими с того самого момента, когда влетели в квартиру и принялись целоваться, не отрываясь друг от друга. А может быть, безумие зародилось в нас еще раньше – в ту минуту, когда я с Ермолиной пришла в Костину комнату и увидела сначала только его руки – божественные руки, порхавшие над компьютерной клавиатурой.
Теперь разбираться в этом было недосуг. Да и не хотелось.
– Теперь ты не боишься? – шепнул мне Ангел.
Вместо ответа я притянула его к себе и все смешалось в жарком, страстном, непредсказуемом, суматошно-заполошном вихре.
Я открыла глаза, медленно приходя в себя. Костя лежал рядом – на полу. Я положила руку на его грудь. Он перехватил мои пальцы и поцеловал их.
– Мне так…
– Хорошо, – закончил он за меня. – А что могло быть как-то иначе?
Конечно, он смеялся надо мной – в глубине светло-зеленых глаз таился искрящийся смех и одновременно бряцали льдинки – это человек мог одновременно рассмешить и заморозить. Непредсказуемый, удивительный, родной…
Резкий звонок сотового вырвал меня из блаженного небытия. Раздавалась знакомая трель. Эва!
Я вскочила с пола и побежала к телефону. Шальной змейкой стрельнула в голове мысль: что-то случилось? Не могла Эва звонить в такое время – почти час ночи! Господи! Да что такое-то?
Я схватила телефон, лежавший в сумке, и при этом что-то задела рукой – раздался грохот.
– Эва! – прокричала я. – Что такое?
– Я рожаю. – Голос был радостно-испуганным. – Сашка! Я не знаю, что делать?
– Как что? – похолодела я. – Вызывай «Скорую» и поезжай в роддом. Позвони Милке – она тебе поможет.
– Сашка! Я все знала, все планировала, а сейчас просто мозги плывут. Ничего не соображаю.
– Эва! Ты, главное, успокойся. Вызови кого-нибудь. Медсестру что ли. Она тебе и поможет. Я сейчас сама позвоню Милке. А она – тебе. Хорошо? Ты соберись и иди к медсестре. Они там на первом этаже…
– Я уже и ходить не могу. Схватки начались.
– Эва! – бестолково восклицала я. – Соберись! Заори хотя бы, и к тебе прибегут, Эва!
– Все…. – голос доносился из невообразимого далека – оттуда, где находилась сейчас Эва со своим ребенком – планеты, куда мне уже не было доступа.
Звонок закончился. Я стояла обнаженная и переминалась с ноги на ногу. Костя подошел сзади и положил руку на плечо.
– Все в порядке?
– Она рожает, – громким шепотом сказала я. – Представляешь, Эва – рожает. У нее схватки. Маша лезет, а я ничем помочь не могу, и Эва в жуткой растерянности. По-моему совершенно не знает, что делать. Я ей сейчас позвоню… – снова схватила я сотовый.
– Подожди, – Костя забрал у меня телефон. – Ты хотела позвонить какой-то Миле.
– Ты слышал?