Герой!
Шрифт:
Дом-на-Утесе был единственным местом на острове, где Ваун мог быть уверен, что за ним не ведется наблюдение, единственным местом, где не стояло жучков службы безопасности. Даже Рокер не мог знать об этом, поскольку Ваун сам обнаружил дом случайно, во время горной вылазки, а потом разыскал подземный ход к заложенной кирпичом двери в подвале. С помощью Мэви он превратил отвратительные руины в крохотный приют на двоих, в тайное убежище с видом на залив, много лет назад сооруженное в природной пещере на крутом обрыве.
Выставив из Вэлхэла предательницу, Ваун избегал этого места годами. В конце концов он стал пользоваться им, когда хотел уединиться. Он даже девочек редко приводил сюда, хотя в этом и состояло, вероятно, первоначальное предназначение дома. Тут было удобно прятаться от рэндомов, беспрестанно болтающих о власти и сексе; тут была удобная студия для занятий, которые Ваун предпочитал не рекламировать, типа рисования или скульптуры. Неизвестные гении, сконструировавшие его душу, не пренебрегли художественными способностями, за что Ваун всегда был им благодарен.
Бытовые роботы никогда не приходили в Дом-на-утесе. В этот день дом неоспоримо доказал свою ценность. «Уютный беспорядок», — сказал себе Ваун и огляделся. Россыпи книг, набросков и одежды, покрывавшие пол и мебель, были подчеркнуто человечны, они как бы говорили: мы — лекарство против совершенства остальной части Вэлхэла. «Логово свиньи, — возражало его сознание, — неряшливое и мерзкое». Грязные стаканы, сосуды с засохшей глиной… редко тут бывало настолько запущено. Постель не убрана еще со времени полузабытого визита энергичной дамы — каслорнского архиепископа.
Наполнив стакан тонким гицанским бренди, прихваченным по пути в погребе, Ваун опустился в мягкое кресло, и ему захотелось, чтобы автор его печени создал бы ее менее способной к переработке спирта. По-настоящему напиться он был практически не способен. Существовали, конечно, и другие средства, но на рассвете ему понадобится свежая голова: Рокер раскроет свой таинственный сюприз.
Какое-то время Ваун сидел и пытался просчитать, что это мог бы быть за сюрприз, но после половины стакана он отказался от этой бессмысленной затеи.
Потянувшись за добавкой, он понял, что вместо этого размышляет о Мэви, что было еще более бессмысленно… больше сорока лет прошло с тех пор, как он раскрыл ее вероломство и вышвырнул ее… почти пятьдесят — с тех пор, как он победил Братство и вернулся домой, к славе и наградам героя… почти семьдесят с тех пор, как слабоумная девственница из Пуцайна родила придурковатого темноволосого сына, избранного, по ее мнению, Богом для спасения мира.
Наполняя трясущейся рукой второй стакан, Ваун решил, что спасение миров штука одноразовая. Мирам следовало бы оставаться спасенными. Раз и навсегда.
Нечего удивляться, что Вауна не узнали на вечеринке у Мэви. Говоря правдивым языком биологии, он стареет. Он не мог вспомнить, каков обычный человеческий срок — а у него, наверное, другой, — но скорее всего меньше ста лет, и гораздо меньше, если вычесть старческую дряхлость. При помощи хорошего бустера он может этого избежать и упиваться цветущей мужественностью еще лет сто, прежде чем наступит внезапное разложение, такое ужасное, как то, что cлучилоcь с Тэмом.
Ваун подумал, что заслужил это столетие. У него есть на него право!
Девочки. Вечеринки. Стрилеры. Даже рисование…
Потом он впервые осознал, что, сам того не замечая, смотрит на свой мольберт и уже так долго, что, даже закрыв глаза, видит рисунок на обратной стороне век. Это было искусное изображение обнаженной девушки, развалившейся на траве и украшенной солнечным светом и лепестками цветов. Он набросал ее одним печальным днем много недель назад и напрочь забыл закончить. Выбираясь из кресла, Ваун обратил внимание, что у девушки золотисто-каштановые волосы.
«Излишне сладострастные», — решил он, пробираясь к мольберту через мусор. «Не такие симпатичные, как у Фейрн», — размышлял Ваун, вытаскивая картину на балкон. «Бессмысленная трата времени», — решил он, швырнув ее подальше. Он посмотрел, как картина, кувыркаясь, улетает в пустоту подобно раненой птице, и следил за ней взглядом, пока она не погрузилась в прибой.
Интересно, что рисовали братья на Авалоне или Скице? Себя? Лежащих в траве, в лепестках цветов? В Братстве не было женщин. Дайс рассказал ему об этом на корабле — мужское тело более эффективно. Женское слабее физически, оно — объект нежелательного интереса с стороны рэндомов-мужчин, и в нем слишком много места занимают репродуктивные органы, которые технологическим образцам не нужны.
Понимают ли они, что потеряли? Ваун думал об этом, швыряя вслед за картиной стакан.
В Доме-на-Утесе был небольшой ком. Для службы безопасности он значился как стоящий в пляжном павильоне. Ваун включил его вручную и плюхнулся в кресло.
Возможно, Рокер обнаружит его… мало того, возможно, что Рокер обнаружит этот секретный файл… но дела таковы, что без риска не обойтись.
— Обслуга!
Мгновенно появилась женщина-сим, соблазнительно прислонилась к мольберту, который бы тут же перекувырнулся, прислонись так к нему настоящая девушка.
— Каков прогресс в расшифровке полученного прошлым вечером сообщения?
— Никакого, адмирал! — вздохнула она. — Нам нужен ключ. Сэр, уже сорок два гостя прибыли, и, насколько я поняла, в скором времени ожидаются еще двести.
Мне нужны распоряжения касательно расселе…
— Посели их куда хочешь! Попробуй использовать в качестве ключа слова «Ооцарсис с Искуота».
Сим исчез. С ним исчезла часть комнаты вместе со всем содержимым, включая мольберт.
— Машины хорошо умеют анализировать данные, — раздался голос Тэма с противоположной стороны стола из золотого дерева, — но они не так хорошо умеют анализировать отсутствие данных. — Некоторое время он покопался в книге, а потом ни с того ни с сего довольно сконфуженно ухмыльнулся. — В любом случае, это служит оправданием тому, что я записал несколько собственных откровений.