Герр Вольф
Шрифт:
А с перенапряженным фюрером до утра провозился Морелль. У пациента истерило давление, он стал безудержного икать, заикаться и требовать к себе тибетских монахов.
Срочно вызванный Шмундт доложил, что все тибетские монахи ликвидированы и по этой самой причине в ставку прибыть не в состоянии.
– Кто приказал расстрелять моих монахов?! – забыв про перепады давления, взвыл Гитлер.
Отменно знавший своего неординарного шефа, Шмундт на этот раз не успел придумать ничего лучшего, как сказать правду:
– Вы, мой фюрер! Вы отдали приказ рейхсфюреру Гиммлеру! Приказ
Гитлер, словно трезвея, изменился в лице.
– Само собой разумеется, Шмундт! Я все помню! Эти лжепророки сами предсказали свою судьбу! Они увидели себя мертвыми на пороге фюрербункера в мае сорок пятого года! Я решил, что не стоит так долго заставлять их ждать исполнения пророчества!
Трясущимися руками он подтянул к подбородку сползший на пол плед, надолго задумался и, задыхаясь от прилива крови к голове, истошно крикнул:
– А Йодль?! Йодль тоже расстрелян?! Где Йодль?!
– Мой фюрер, генерал Йодль полчаса назад явился по вашему вызову, но…
– Что «но»… что «но», Шмундт?! По какой причине Йодль до сих пор не в состоянии войти в гостиную?! Он что, ждет моего особого приглашения?!
– Но… мой фюрер, полчаса назад вы лично приказали мне сообщить генералу Йодлю, что его доклад о поездке в Сталино перенесен на полдень. Йодль сразу же пошел… спать.
– Шмундт, как вы себе это, шайсе, представляете?! Я жду Йодля целые сутки, и когда он наконец достигает моего порога, приказываю отправить его… спать?! Шмундт, я что, похож на дементного старика?! Кто из нас двоих сошел с ума? Я или вы?!
– Прикажете вернуть генерала Йодля?
– Хм… – Гитлер исподлобья посмотрел на Шмундта. – Я не отменяю своих приказов! Если я приказал расстрелять монахов, они должны быть расстреляны, даже если вся Шамбала встанет на их защиту! Если я приказал Йодлю спать, пусть спит!
Гитлер опустошенно размяк в кресле. Зрачки закатились за верхние веки. Шмундт уже хотел попросить разрешения покинуть апартаменты, но неожиданно Гитлер повернул голову в его сторону и заплетающимся языком прошептал:
– Шмундт, вам не кажется, что мы в России сражаемся с вервольфами? Евреи зомбировали русских! Они перестали бояться смерти и чувствовать боль! Как идиоты! В сорок первом… их военнопленным специально не оказывали медицинскую помощь. Они лежали и сидели на траве в ряд. Обожженные огнеметами и побитые шрапнелью. У одного пуля срезала нижнюю челюсть. Кусок мяса из раны не закрывал трахеи. Сквозь нее пузырилась кровь… У других осколки и шрапнель вырвали куски мяса! Они не кричали и не стонали. Они даже никого не проклинали! Люди не могут терпеть такую боль! Люди не могут бросаться с гранатами под танки! Шмундт, что так отчаянно защищают эти безумцы? Нищие колхозы? Сибирские лагеря? Рабский строй? Кровавого кавказца? Почему чтобы их убить, нужно сперва застрелить, а затем размазать по земле гусеницами танка?!
Гитлер открыл глаза и тяжело посмотрел мимо своего главного адъютанта.
– Шмундт! Если так будет продолжаться, мы проиграем войну! Нельзя растоптать тени и убить мертвецов! Шмундт! Пусть Йодль выспится! Я приму его, как обещал! Мертвые подождут!
Глава 40
К докладу Йодля Гитлер явился уже несколько посвежевшим. К утру ему все же удалось вздремнуть. Кажется, он видел во сне Еву, которая удивительным образом была похожа на незабвенную Гели Раубаль.
Во сне, как наяву, он увидел, как Гоффман, буквально через полгода после странного самоубийства Гели, повел его в кинотеатр, где он «по чистой случайности» оказался рядом с Евой, которую иногда потчевал мороженым еще при жизни Гели. Видеть во сне обеих своих самых преданных любовниц в одном лице показалось Гитлеру занятным и даже трогательным.
Проснувшись, он не без удовольствия вспомнил, что тогда с Евой смотрел кино, обедал в ресторане «Остерия Бавария», посещал оперу и выезжал на природу. А ночь проводил в объятиях своей племянницы Гели Раубаль, которая прекрасно знала, что у ее дяди есть подруга.
И уж совсем ненароком, но тоже с удовольствием Гитлер вспомнил преаппетитную пышечку, дочь Гоффмана, Генриетту, которая всеми силами пыталась отбить его у двух привилегированных соперниц. Она была всего на три дня старше Евы, и фюрер позволял себе прогуливаться с ней под руку и приглашать в музеи.
Но походя «попользоваться» дочерью своего друга Гоффмана было выше его сил. Гитлер всегда жил по понятиям созданной им национал-социалистической партии. А по ее понятиям партайгеноссе не мог обидеть партайгеноссе!
Итак, на встречу с Йодлем фюрер пришел «в настроении». И никто не имел права без крайней необходимости испортить его.
Йодль и Кейтель в вермахте считались «людьми Гитлера». Им было многое позволено, но они себе немногое позволяли. Впрочем, Йодль, минуя своего непосредственного начальника Кейтеля, умудрился установить с фюрером прямую связь, ценил его за нестандартное мышление и отменную силу воли, считал, что тот обладает шестым чувством и, безусловно, добьется великих побед.
До сих пор Гитлер всегда мог рассчитывать на сугубую лояльность обоих генералов и бережное отношение к его полководческому имиджу. В отличие от Гальдера, этой аристократической военной белой косточки, хотя, по мнению Гитлера, уже порядком обглоданной временем.
Именно поэтому Гитлера не на шутку рассердило и встревожило недавнее отчетливое заступничество Йодля за Гальдера. Это было ново и крайне чревато! Кастовой солидарности в армии Гитлер всегда боялся больше всего.
Ему сразу же припомнилась операция по вторжению в Норвегию «Везерюбунг». Тогда Гитлер, вопреки установленному правилу, в обход ОКХ поручил проведение «Везерюбунга» ОКВ, то есть Кейтелю и Йодлю.
Вся операция была спланирована Йодлем и его штабом. Все прошло блестяще. Но противным томми все же удалось потопить десяток германских эсминцев, прикрывавших высадку альпийских стрелков генерал-майора Эдварда Дитля в Нарвике. Кроме того, 14 апреля они высадили большой десант к северу от Нарвика. Растерявшийся Гитлер приказал Дитлю срочно отступить на юг.