Гибель адмирала Канариса
Шрифт:
— А ведь, кроме тебя, никто не имеет права послать туда ни одного крейсера, ни одну субмарину, разве не так?
Канарис встретился с умиротворенным взглядом все еще невыцветших, цвета спелой сливы, глаз Амиты и не посмел возразить.
— Так почему бы нам не отправиться туда, мой гран-адмирал? Вы уже в отставке, вас ничто не сдерживает — и не удерживает здесь. А в Испании — Франко. Он ваш союзник.
Когда он узнает, что я родилась на Канарах, то, конечно же, позволит нам обоим поселиться на Гран-Канарии, должен будет позволить.
— Франко? Генерал Франко, ясное дело, позволит. — Адмирал думал сейчас совершенно о другом. Он реагировал на ее предложение, как в полусне.
— Тогда что вас удерживает здесь, мой гран-адмирал? Что удерживает?
— Не знаю. Действительно не знаю.
— Я ничего не смыслю в войне, но даже я понимаю, что Германия ее проиграла.
— Те, кто ничего не смыслит в войне, всегда предчувствуют поражение первыми. Особенно женщины. Так происходило во все века.
— А ведь вы, к тому же, не германец.
— Кто тебе сказал такое?
— Германия — это ведь не земля ваших предков, мой гран-адмирал.
— А я так и не выяснил, где же на самом деле земля моих предков. Странно получается. То ли не было этой самой земли предков, то ли не было самих предков, — его рука медленно поползла по женскому колену, уходя все дальше под платье, однако Амита почти не реагировала на его «агрессию».
— Тогда почему бы нам не уехать на острова? Разве это так сложно: взять и уехать?
— Но ведь там нет войны! — неожиданно напомнил ей адмирал.
— Нет, конечно, — удивленно подтвердила Канария, хотя удивление ее никак не отразилось ни на взгляде, ни на выражении лица.
— А что делать боевому адмиралу на земле, которая никогда в своей истории не знала войны?
— Но вы же сами сказали, что война нам не нужна. Что она совершенно не нужна вам, гран-адмирал.
— Почему ты так решила? Адмиралы для того и существуют, чтобы в мире никогда не переводились войны.
— Или наоборот: войны существуют для того, чтобы не переводились адмиралы.
Канарис едва заметно улыбнулся. Амита всегда была остра на язык, однако Вильгельма это ничуть не раздражало. Возможно, потому и не раздражало, что она была не просто остра; нет, она старалась быть утонченно-остроумной, а в каких-то случаях и по-настоящему мудрой.
— Как же верно ты это подметила, Амита: «Войны существуют для того, чтобы не переводились адмиралы!» Какая, до святой простоты, гениальная сентенция! Такие слова следует высекать на камне, увековечивая в благородном мраморе.
— На Канарах мы могли бы купить себе яхту. А то и небольшую шхуну, чтобы выходить в море и ловить рыбу. Мы ведь могли бы казаться там состоятельными людьми.
— Мы еще будем казаться ими, — интонационно выделил он слово «казаться». — Ангелы еще не пропели.
— И происходить это будет на Канарах?
— Возможно, и на Канарах.
— И мы купим яхту?
— Можно и рыболовецкую шхуну.
— Все богачи на Канарах имеют яхты или шхуны. Можешь не иметь дома, машины, слуг… Главное — яхта. А «яхтой» там называется любой баркас, почти все, что держится на воде и выглядит чуть больше обычной четырехвесельной шлюпки.
— У нас с тобой будет настоящая яхта. И назовем мы ее «Дрезден».
— Ну уж нет, только не «Дрезден»! — капризно воспротивилась Амита.
— Чем тебе не нравится такое название?
— Потому что так назывался крейсер, на котором вы тонули, гран-адмирал, — осуждающе не согласилась Амита. — Уж лучше назвать его «Третий рейх». Чтобы первый проходящий мимо англичанин или канадец тут же запустил в нее торпеду.
Адмирал грустно улыбнулся и, уложив Амиту на покатую спинку дивана, потерся пылающим лбом о ее грудь. Ничто не способно было так отвлекать его от дел и тревог, так успокаивать и так беззаботно ввергать в воспоминания, как такие вот беседы с Амитой. Даже несмотря на то, что всегда, при любых обстоятельствах, они сводились к вопросу всей ее жизни: «Когда, наконец, адмирал увезет меня на Канары?»
— Для меня Канары там, где ты, Амита. А ты все еще здесь.
— Давно надо было бы оставить вас. Не пойму, почему я так привязалась: уж лучше бы избрала того морского офицера-испанца, у которого вы меня отбили. Тогда все было бы по-иному.
— Тогда война пылала бы на Канарских островах, а здесь, в окрестностях Берлина, все выглядело бы тихо и мирно, как на пляжах Гран-Канарии в сезон дождей.
Амита тяжело вздохнула и, поняв, что разговор опять зашел в тупик, мягко, но тем не менее решительно сняла голову мужчины со своей груди, а руку — с колена и поднялась.
— Пойду-ка я в гости к Марте Фритьоф, — вздохнула она так безутешно, словно на похороны отправлялась. — Если понадобится коктейль — позвоните.
— В ближайшее время не понадобится.
— Тогда садитесь за свои бумаги и пишите.
— Что… писать? — не понял адмирал.
— Книгу, конечно.
— Какую еще книгу?!
— О гран-адмирале Канарисе и его абвере. Вспоминайте, как все это было. Только делайте это правдиво.
— Почему вдруг ты решила засадить меня за книгу?
— Вы ведь много раз говорили, что, как только вас вышвырнут из абвера, засядете за книгу воспоминаний. Самое время: вышвырнули.
— Отомстила! — удивленно покачал головой адмирал. — А что, может, действительно взяться за книгу? Когда она появится, уже после войны, — в книжном мире это произведет эффект Третьей мировой.
— Не в этом дело. Выговориться вам надо. Человек, познавший столько всего, как вы, и молчащий, как вы, долго не выдержит.
— Я это уже чувствую.
— Только не вздумайте упоминать обо мне.