Гибель адмирала Канариса
Шрифт:
И Канарису, как и всякому патриотически настроенному, здравомыслящему германцу, трудно было не согласиться с такими доводами.
Возможно, если бы Хайнцу дали возможность влиять на ход заговора, он сумел бы осуществить его еще шесть лет назад. Лишь после срыва первой попытки заговора он признался Канарису, что группа наиболее решительных офицеров из его ударной группы захвата фюрера получила жесткий приказ: пристрелить Гитлера еще во время ареста. Пристрелить любой ценой, спровоцировав любой возможный в той ситуации инцидент. Вплоть до инсценирования его побега из-под ареста.
Теперь Канарису приходилось лишь сожалеть, что подразделение, подобное «отряду Хайнца», действовавшему в тридцать восьмом, не было сформировано ими в июле сорок четвертого. Тогда штурмовики Хайнца были заблаговременно размещены по частным квартирам, что исключало их массовые аресты в случае провала. Кроме того, были подготовлены специальные отряды полицейских. Существовал и вполне реалистичный план захвата столичной радиостанции…
Но, видно, пророческими оказались слова того же Хайнца, который, обосновывая идею уничтожения фюрера, заявил генералу Остеру: «Только не тешьте себя иллюзиями, что вам удастся повергнуть фюрера обычным отстранением от власти или в ходе судебного процесса. В политическом плане Гитлер, этот полуидиот, сильнее генерала фон Вицлебена вместе со всем его армейским корпусом».
Тогда Остер расценил его заявление как симптом страха перед фюрером и был неправ. Хайнц как раз оценивал ситуацию более чем реалистично.
— Мне до сих пор трудно поверить, — неожиданно ворвался в поток его размышлений полковник Крингер, — что тогда, в тридцать восьмом, заговор мог быть сорван только потому, что фюрер согласился на проведение Мюнхенской конференции по поводу судьбы Судетских земель.
— Но именно этим шагом Гитлер выбил у нас из-под ног политическую почву заговора, — нервно возразил Канарис.
— Это мы так решили. На самом деле у нас всего лишь очень слабо была налажена пропаганда. Геббельс — вот кого нам в те времена не хватало.
— Нельзя было просто отстранить или убить фюрера. В конце концов, не следует забывать, что к власти он пришел законным путем, что у него была огромная масса приверженцев, а также о том факте, что за ним шла значительная часть армии, военно-воздушного, военно-морского флота и полиции. Даже в абвере далеко не все были согласны воспринять план переворота. По крайней мере до того, пока Гитлер оставался в живых.
— Гибель фюрера кардинально изменила бы отношение к нему, — согласился Крингер, — но только гибель…
— И потом, нельзя сбрасывать со счетов то обстоятельство, что высокопоставленный Лондон так и не дал гарантий своей поддержки.
— Извините, адмирал… Но мне, ржавому якорю, позволительно заметить, что в подобных делах Британия ни при чем. Ей нечего соваться в наши дела.
— Я не понимаю вас, Брефт.
— Фюрер с его национал-социализмом — это наши, сугубо германские проблемы. И потом, если кто-то там, в британских верхах, не высказал нам во всеуслышание своей поддержки, из этого еще не следует, что официальный Лондон против убийства фюрера. Не следует забывать слова лорда Галифакса, [42] сказанные им сразу же после конференции советнику германского посольства в Лондоне Тео Кордту: «Позвольте, но ведь не могли же мы быть столь же откровенными с вами, как вы с нами!»
42
Лорд Эдуард Фредерик Вуд Галифакс (1881–1959), в свое время министр иностранных дел Великобритании. В 1940 г. был назначен послом Великобритании в США, где пробыл до 1946 г. Некоторые заговорщики были склонны обвинять лорда Галифакса в нежелании активно поддержать их, точнее сказать, продемонстрировать активную поддержку путчистам, что было очень важно для поднятия духа оппозиционеров.
— Да, он действительно высказался в таком духе?! Странно, я почему-то об этом не знал.
— Только не «в духе», а дословно. Они были опубликованы в какой-то из газет, кажется, во «Фёлькишер беобахтер», и я выписал их себе.
— Что весьма похвально с вашей стороны. Возможно, я просто не обратил внимания на эти слова.
— Во всяком случае, это было сказано истинным дипломатом, не позволявшим себе открыто вмешиваться во внутренние дела Германии. «Дескать, совершите переворот, уберите фюрера с политической арены — тогда и поговорим», — вот что скрывалось за напыщенной репликой лорда, — вновь вклинился в разговор полковник. — Мы же с вами возрадовались мирному присоединению Судет, мы слишком расчувствовались по этому поводу.
— Поскольку это единственное, что нам позволительно было делать в то время, — заметил адмирал.
— Сомневаюсь. Многое указывает на то, что Гитлера можно было убрать еще тогда, в Мюнхене, в сентябре тридцать восьмого года. [43]
— Ну, уж тогда подобная затея выглядела бы — в политическом плане — чистейшим безумием, — проворчал Канарис. — Весь Мюнхен приветствовал фюрера как собирателя германских земель, новоявленного Барбароссу. А тут мы — со своей бомбой! После покушения немцы растерзали бы нас.
43
Конференция глав правительств четырех стран — Германии, Англии, Франции и Италии — по вопросу о Судетах открылась 29 сентября 1938 г. в Мюнхене, в только что построенном «Доме фюрера» на Кёнигсплац. Представители самой Чехословакии для участия в конференции допущены не были. Мирное присоединение Судет к Германии действительно воспринималось многими германскими политиками как небывалый дипломатический успех фюрера. Таковым он, собственно, и являлся. Иное дело, каковы были его последствия для Европы.
— А по-моему, после присоединения Судет взбудораженный Мюнхен куда желаннее приветствовал Чемберлена, что вызвало у Гитлера приступ желчного раздражения. [44]
— Не думаю, что такая мелочь могла испортить фюреру настроение или хотя бы бросить тень на то общее впечатление, которое он вынес из этой мюнхенской говорильни. В конечном итоге победителем из конференции вышел он, а не Чемберлен или кто-либо другой. На этой встрече в верхах он добился всего, чего хотел и к чему стремился.
44
Реальный факт. Жители Мюнхена слишком бурно аплодировали английскому премьеру Невиллу Чемберлену, когда тот проезжал по улицам Мюнхена. Такое поведение германцев, само зрелище подобного триумфа Чемберлена, очень огорчило фюрера, уже помышлявшего о войне против Англии. Раздраженный, он пришел к «оскорбительному» выводу, что германцы еще не готовы к настоящей большой войне, они как нация попросту не созрели для нее.
Внимательно выслушав адмирала, Крингер все же отрицательно покачал головой.
— Этим мог довольствоваться кто угодно, только не Гитлер.
— Как знать, как знать…
— Гитлеру нужно, чтобы немецкий народ еще и любил его, — философски заметил Крингер. — Настоящему диктатору мало осознавать, что народ покорился ему, важно знать, что этот, поставленный им на колени, народ еще и любит, просто-таки обожает его.
— Чтобы народ до смерти боялся его, — саркастически заметил Брефт, — и так же, до смерти, любил! Согласитесь, адмирал, в этом что-то есть от истинной натуры нашего фюрера.
3
На какое-то время в «каюте адмирала» воцарилось тягостное молчание. Так отрешенно, думая каждый о своем и глядя в пространство перед собой, способны молчать только заговорщики-неудачники, уже почти физически ощущавшие на своих шеях петли правосудия.
— Господа, — нарушил это эшафотное молчание адмирал, после того как наполнил рюмки коньяком, — полагаю, что вы навестили меня не только для того, чтобы предаваться воспоминаниям о давнишних неудачах.
— Совершенно верно, — охотно согласился Крингер.