Гибель царей
Шрифт:
Брут слышал, как разгневанный папаша что-то угрожающе ворчит на ходу, но не стал дожидаться встречи и, не оглядываясь, ударился в бегство. Подбитые железными гвоздями сандалии скользили на булыжниках, позади вопил отец Ливии, призывая соседей на помощь. Похоже, местные жители откликнулись на зов. Брут в отчаянии застонал — крики усиливались, к погоне присоединялись все новые участники.
Он лихорадочно старался припомнить улочки, по которым всего несколько часов назад бродил, мечтая найти недорогое жилье и горячую пищу. Тогда отец Ливии был более гостеприимным и не сжимал
Свернув на полном ходу за угол, Брут ударился о стену, увернулся от телеги и отбросил руку возничего, который пытался схватить его. Где выход? Город казался лабиринтом. Он прыгал то влево, то вправо, не смея оглянуться, задыхаясь от быстрого бега. Ради Ливии можно пройти подобное испытание, но если его убьют, то очень жаль, что именно она оказалась последней женщиной в его жизни…
Улочка, по которой он мчался, закончилась тупиком. Из-под ног прыснула кошка. Брут замер у каменной стены. Дальше бежать некуда. Может, они потеряли его? Напрягая слух, он крался вдоль стены, однако не уловил ничего, кроме мяуканья напуганного животного, затаившегося где-то неподалеку.
Одним глазом он выглянул из-за гребня стены и сразу же спрятал голову. Соседний переулок был заполнен людьми, и все они двигались в его направлении. Брут припал к стене, но решил еще раз посмотреть, что там происходит.
Это было роковой ошибкой — его увидели и подняли крик. Брут, выругавшись, пригнулся. Он немного подучил греческий, когда общался с воинами Бронзового Кулака, но этого было недостаточно для данной ситуации.
Приняв решение, молодой человек выпрямился, левой рукой взялся за ножны, а правой — за рукоять меча, чтобы в нужный момент обнажить клинок. Это было отличное оружие, которое он выиграл на соревнованиях в легионе. Брут покажет этим крестьянам, что получил его заслуженно. Поправив перевязь, он глубоко вздохнул и вышел из тупика в переулок навстречу преследователям.
Их было пятеро. С детским энтузиазмом они бросились вперед. Картинным движением Брут извлек меч и отбросил ножны в сторону, демонстрируя намерение драться. Он медленно вытянул руку, направив меч на противников, и преследователи остановились. Последовала пауза. Брут лихорадочно размышлял: отец Ливии пока не появился, есть шанс сразить человека три, прежде чем тот прибежит и ободрит остальных. А может, на них подействует убеждение или деньги?
Самый рослый ступил вперед, оставаясь, однако, вне досягаемости для меча Брута.
— Ливия — моя жена, — сказал он на чистой латыни.
Брут сделал удивленные глаза.
— А она об этом знает?
Мужчина покраснел от возмущения и извлек из-за пояса кинжал. Остальные последовали его примеру, доставая ножи и поудобнее перехватывая дубинки. Не спуская с Брута глаз, они начали осторожно приближаться.
За мгновение до нападения Брут предупредил спокойным голосом, свидетельствующим о полном присутствии духа:
— Я мог бы перебить вас всех, но хочу, чтобы мне просто дали спокойно уйти. Я лучший боец легиона, у меня отличный клинок, и ни один из вас не выйдет живым из этого переулка, если вы примете неверное решение.
Четверо с непроницаемыми лицами выслушали мужа Ливии, который перевел им это заявление. Брут терпеливо ждал, надеясь на благоприятный ответ, однако противники с ухмылками двинулись вперед.
Брут отступил на шаг.
— Ливия — здоровая девка с нормальными потребностями, — произнес он. — Она меня соблазнила, вот и все. Не стоит из-за этого убивать друг друга.
Он ждал, что муж проказницы снова переведет его слова товарищам, но тот промолчал и лишь через минуту произнес несколько фраз по-гречески. Брут почти ничего не понял: только «постарайтесь не убивать», что ему понравилось, и «отдать женщинам» — это было неясно и пугающе.
Муж Ливии злобно смотрел на Брута.
— Для нас поимка преступника — праздник. Ты согласишься стать его украшением и главным участником?
Не успел Брут ответить, как преследователи бросились на него, осыпая ударами. Он ткнул одного мечом, однако почти тут же получил удар дубинкой повыше уха.
Римлянин потерял сознание.
Очнулся он от слабого поскрипывания. Несколько секунд Брут не размыкал век — кружилась голова, кроме того, надо было оценить обстановку, не давая возможным наблюдателям понять, что он пришел в себя. Тело обдувал свежий ветерок, и Брут понял, что на нем нет одежды. Он так удивился, что, забыв о своем намерении, открыл глаза.
Он висел вниз головой на центральной улице города, привязанный за ступни к раме, установленной на эшафоте. Взглянув вверх, молодой воин убедился, что абсолютно гол. Все его тело стонало. Вдруг он вспомнил, как мальчишкой однажды вот так же висел на дереве.
Вокруг было темно, однако невдалеке раздавались звуки веселого пиршества. С трудом сглотнув, Брут подумал, что должен сыграть роль жертвы в каком-то языческом ритуале, и яростно задергался в путах. Кровь молотом стучала в висках, но веревки нисколько не ослабли.
От этих усилий тело его стало медленно вращаться, и Брут смог обвести глазами всю площадь и выходящие на нее здания. В домах жарко горели очаги — конечно, там варили свиные головы и сдували пыль с амфор с домашним вином.
Им овладело отчаяние. Его доспехи находятся в комнате, где остался Рений, меч исчез, как и сандалии. Деньги, спрятанные в одежде, наверняка пошли на устройство этого праздника, на котором ему суждено расстаться с жизнью. Если удастся освободиться от веревок, как он выживет в чужой стране без одежды, без денег? Брут тихо выругался.
— Освежившись сном, я потянулся и выглянул в окно, — раздался у него над ухом голос Рения.
Тело Брута медленно поворачивалось, и через секунду он увидел перед собой лицо друга.
Старый гладиатор был выбрит, свеж и явно доволен собой.
— Само собой, сказал я себе, этот придурок, подвешенный за ноги, не может быть прославленным молодым легионером, с которым я сюда пришел.
— Слушай, я верю, что потом ты сможешь рассказать дружкам весьма забавную историю, но сейчас, пожалуйста, заткнись и просто разрежь веревки.