Гибель Царьграда
Шрифт:
Просторная сложенная из необтесанного камня казарма, в которой поселили Януша и его новых товарищей, на долгие годы стала для них домом, орта – семьей, а наставники – суровыми, а часто и вовсе жестокими родителями.
– Наша цель – сделать из вас настоящих янычар. Правда, не каждый из вас сможет им стать. Выбраны будут только лучшие, – так сказали им наставники в первый день и потом часто повторяли эти слова в течение всех шести лет обучения.
Спали ачеми огланы на жестких войлочных тюфяках (утром их скатывали к стене), здесь же молились, здесь же, если случалась непогода, ели. Есть им давали не много и не мало, а ровно столько, чтобы хватало сил работать и тренироваться. Кормили два раза в день. В основном это были либо вареный рис, либо фасоль с кусками баранины. Еду по очереди готовили в большом котле сами наставники-янычары, которым помогали несколько ежедневно назначаемых из числа воспитанников дежурных. В обязанности последних также входила уборка казармы и мытье котла, который считался янычарской святыней. Как говорили наставники, в случае его потери, орта немедленно расформировывалась, а ее члены навсегда покрывали себя несмываемым позором.
День воспитанников начинался засветло и заканчивался, когда уже было совсем темно.
– Мало сна и мало пищи сделают человека ангелом, много пищи и много сна погубят человека, – любил говорить дервиш Омар, который, как и остальные наставники, жил с ними в одной казарме и ел из одного котла. Правда, Януш никогда не видел дервиша спящим: они ложились спать – он был еще на ногах, они вставали – он уже ждал их возвращения со двора после омовения холодной водой, чтобы сотворить утреннею молитву.
Раз в неделю Омар причащал воспитанников хлебом, сыром и вином и заставлял исповедоваться, возлагая при этом на голову исповедуемого руку. Выслушав очередное сбивчивое признание, он неизменно говорил: «Всевышний все слышал и прощает тебя. Иди и постарайся больше не грешить».
Время сжалось для Януша в один бесконечный день, полный молитв, побоев, тяжелой работы и тренировок с оружием, на которые выделялось большая часть дня. А ночь… Он не помнил ночи. Едва хватало сил после обязательной вечерней молитвы рухнуть на войлочную подстилку и тут же провалиться в сон без сновидений. Ночь пролетала на один выдох. Не успеешь сомкнуть тяжелые, словно намазанные сладким шербетом веки, как над головой уже раздается резкий голос одного из наставников:
– Вставайте, лежебоки! Во имя Аллаха, вставайте!
Зазевавшихся нещадно лупили палками, пинали ногами, и так изо дня в день.
Незаметно летело время, недели сплетались в месяцы, месяцы – в годы. Мальчишки разгружали корабли, помогали тушить пожары, частенько вспыхивающие в бедных кварталах Эдирне, таскали камни для строительства большой городской мечети и всегда и везде бегали трусцой, подгоняемые криками и ударами своих жестоких воспитателей. Оборванные и грязные, объединенные общей судьбой, воспитанники напоминали свору веселых и злых щенят. Но шло время, и щенята потихоньку взрослели, не зная никакой другой жизни, кроме этой. Мышцы их наливались силой, ломались голоса, и незаметно для самих себя они превращались в мужчин.
Постепенно военное дело стало занимать почти все их время. С утра и до позднего вечера, прерываясь только на еду и обязательную молитву, они до изнеможения кромсали ятаганами тугие войлочные валики, ставя рубящий удар; стреляли из лука по ростовым мишеням, учились владеть пикой; тренировались быстро по команде занимать свое место в строю, ставить заслон из скрепленных цепями повозок, строить защитные палисады, копать рвы, а потом их преодолевать…
– Врага надо вначале напугать: криком, лицами своими, еще до того как сошлись в сече. Если страх проник в его душу – считай, он уже проиграл, – говорили наставники, показывая, как надо, и их и без того суровые лица принимали вовсе свирепое выражение. И мальчишки, по-волчьи щеря зубы и срывая голоса, учились кричать страшным леденящим душу криком, но на первых порах это получалось у них не очень, и наставники не могли удержаться от хохота.
Учились не бояться атаки конницы и дружно встречать ее пиками.
– В бою не зевайте: всегда стремитесь уравнять шансы. Конница разбила строй, прорвалась – бейте ятаганами по лошадиным ногам, перерубайте сухожилия, дергайте за хвосты. Что за смех, щенята? Проверено в бою: если лошадь дернуть за хвост, она упадет.
С самых первых дней пребывания в янычарской школе Януш выделился среди остальных учеников своей ловкостью, силой и умением. Сын сербского князя, он и до плена умел неплохо обращаться с облегченным специально под него кованым мечом, метко стрелять из лука, и тут ему не составило труда стать лучшим. Правда, из-за того, что ятаган был короче меча и лишен защитной гарды, манера фехтования им была несколько иная: большинство ударов наносились снизу вверх и сбоку, и это были страшные и коварные удары, парировать которые было крайне сложно. Да и из лука янычары стреляли совсем по-другому: тетиву захватывали и тянули до уха большим пальцем, а не указательным и безымянным, как учил его когда-то отец.
«Толкать гору, тянуть тигра за хвост», – постоянно повторяли наставники и, перед каждым новым занятием, показывая пример, метали стрелы из своих мощных луков далеко и точно в цель.
– Сегодня стреляем с двадцати шагов! Не опускай локоть, не поднимай плечо! Сустав большого пальца должен оказаться чуть ниже цели. Точка прицеливания – моя стрела! Убить противника до того, как он приблизился к тебе. Пока он сам не успел убить тебя! – кричали сорванными голосами наставники и, если кто-то из учеников вдруг ошибался, не жалели затрещин и тумаков.
И юноши «толкали гору» и «тянули за хвост тигра», стараясь, чтобы рука и стрела составляли прямую линию, а тело не отклонялось назад. Стреляли до дрожи в руках, а потом снова рубили войлочные валики и учились драться на пиках и фехтовать ятаганом. И не только фехтовать…
– А вот это я называю броском последней надежды. Может статься, именно он поможет вам отсрочить встречу со смертью, – сказал как-то янычар по имени Азамат, которого боялись все воспитанники за крутой нрав и обезображенное шрамом лицо (говорили, что в битве под Варной), и тут же метнул свой ятаган в толстенную установленную в десяти шагах от них доску. Он впился в дерево на уровне головы Азамата, и у юноши, который бросился вытаскивать клинок, не сразу это получилось.
– Проверено: при правильном броске пробивает любой гяурский доспех, – усмехнулся довольный янычар. – Так что сегодня мы будем отрабатывать этот бросок. Пока с трех шагов…
И так изо дня в день.
Но помимо тренировок и изнурительной работы было еще что-то такое, что связывало их покрепче самой жестокой дисциплины, что складывалось из ежедневных мелочей и поступков. Так, еще в самом начале, при разгрузке груженной камнями баржи на речной пристани, Януш здорово ушиб ногу и не мог самостоятельно идти. Тогда наставник со словами: «Янычары никогда не бросают своих» приказал по очереди нести его всей орте. И мальчишки, сменяясь каждые пятьдесят шагов, несли Януша по узким городским улочкам до самой казармы, где его лечением занялся дервиш Омар. Тогда, пожалуй, впервые юный Милошич ощутил себя членом большой семьи, настоящего мужского братства. Потом он и другие воспитанники имели возможность еще не раз убедиться в этом…
А однажды на исповеди Януш признался Омару в том, что мечтает вернуться домой и что ежедневно молится об этом другому Богу. Старик внимательно выслушал его и, прикрыв глаза, после некоторого раздумья сказал:
– Прав мудрый Руми: «голые сучья, кажущиеся зимой спящими, тайно работают, готовясь к своей весне»…Ну что ж, верность – это черта, достойная настоящего мужчины. Я понимают тебя, Бозкурт. Моли Всевышнего, чтобы не оставил тебя на твоем пути. И если ты будешь чист и искренен в своих помыслах и делах, он не оставит тебя, мой мальчик. Я в этом уверен. Но никому больше не рассказывай об этом, ты понял меня?