Гибель дракона
Шрифт:
— Помоги нашим, господи, помоги... — причитала пожилая женщина и крестила проходившие машины.
А колонна шла все быстрее, и не было видно ей конца.
Казимура, придя в сознание, испытал нестерпимый, животный страх смерти. Пробираясь темными закоулками, прячась за углами зданий, он спешил попасть на знакомую до последнего камня улицу, как будто там ждало его спасение от войны. Споткнувшись, он упал, до крови ободрав колени, но даже не заметил этого. Оттолкнув мешавший труп, притаился в подъезде какого-то дома, выжидая, пока пробегут русские солдаты, стремившиеся к центру города. Казимуре пришлось перелезть
По улице бежали двое русских. Казимура не удержался, выхватил пистолет и расстрелял все патроны. Русские упали мертвыми. Казимура вновь почувствовал себя солдатом армии императора, способным убивать врагов. Шепча проклятия, отыскал винтовку и патроны. Примостившись у окна — так, что его не было видно с улицы, — стал терпеливо выжидать. Переодеться он еще успеет — это недолго. Рубаху и широкие штаны можно надеть прямо на мундир.
По другой стороне улицы бежала девушка в шинели с красным крестом на рукаве. Примостившись поудобнее, Казимура выстрелил. Девушка упала. Майор радостно засмеялся. Из-за угла выбежали еще двое русских. Казимура, жестоко улыбаясь, поправил винтовку. Вот они — враги! Сейчас они падут мертвыми от его руки! Казимура скрипнул зубами и замер...
Отряд Сан Фу-чина занял перевал в срок. Не успели бойцы окопаться, как заставы донесли: по дороге движется батальон японцев с тремя пушками. Сан Фу решил окружить колонну, заняв господствующие над дорогой высоты впереди и сзади батальона. По сторонам дороги — пропасть и лес. Куда будут пробиваться японцы? Назад? Вряд ли. Зная порядки японской армии, Сан Фу был уверен, что колонна станет упорно стремиться вперед. Он послал в обход роту во главе с комиссаром. Сам остался на вершине. Чжу Эр, не слушая уговоров, занял место в первых окопах, рядом с бойцами.
— Я солдат, товарищ командир, не так ли? — взгляд его был суров и тверд. — Я иду в бой так же, как и любой патриот.
Этот первый открытый бой был тяжелым. Многие партизаны, еще недостаточно обученные, воевали неумело. Отряду пришлось отступать. Рота Шин Чи-бао, ограниченная в действиях узкой бровкой дороги, не отвлекала на себя значительных сил японцев, как на это рассчитывал командир.
Отряд нес потери и медленно отходил к вершине, где его ждала гибель: на голой вершине партизаны стали бы отличной мишенью для японских артиллеристов.
Неожиданно поднялся человек. Он был виден всем: и японцам, и партизанам. Невысокий, седоволосый, казавшийся хрупким и беззащитным, он звонко крикнул:
— Коммунисты, вперед!
И неведомая сила будто толкнула Сан Фу-чина туда, к нему, вперед, под пули японцев. Прикрывая Чжу Эра, встал Римота; сутулясь, по своему обыкновению, поднялся старый Лю Цин. Михаил бежал, задыхаясь от ненависти: вот он, враг, вот, вот, вот!.. И ярость гнева, и душевную боль вложил он в свой первый удар штыком... Партизаны без выстрелов, молча кинулись на японцев и сошлись в рукопашной схватке. Японцы начали отступать. Тут ударили пулеметы роты Шин Чи-бао, и в течение получаса все было кончено...
Братская могила выросла на голой вершине. Погиб Лю Цин, закрыв своим телом Чжу Эра. Погиб Гончаренко-младший, отбив у японцев пушку. Он успел выстрелить по наступающим почти в упор из этой пушки.
Откуда-то принесли выглаженную дождями и ветром серую плиту и положили на могильный холм.
Раненым — их было много, больше половины отряда, — вырыли землянки, сделали шалаши.
Второй бой был легче: роту японцев смели с дороги залпами орудий.
До начала августа никто не тревожил партизан, отряд нес только караульную службу. Бойцы, почувствовав силу, узнав торжество победы, рвались вниз искать и уничтожать врага. Чжу Эру и Шин Чи-бао приходилось сдерживать партизан.
Отряд рос не по дням, а по часам. Чжу Эр и Шин Чи-бао подолгу разговаривали с новыми бойцами, расспрашивая о жизни, о японцах, о движении их войск. Совсем недавно в отряде появилась присланная из Китая рация, а с ней вместе — радистка, смешливая Цю, сразу ставшая любимицей отряда. Партизаны теперь знали обо всех событиях, которые происходили в мире. Допоздна засиживались у костра, слушая рассказы Чжу Эра о войне в Китае, о Народно-Революционной армии, частью которой стал теперь отряд Сан Фу-чина, как и все партизанское соединение «Хинган».
Шин Чи-бао, разбуженный однажды часовым, ничего не мог понять. Ему казалось, он только уснул.
— Что? — спросил он тревожно. — Японцы?
Часовой приложил палец к губам и шепнул:
— Слушай...
Высоко над горами на восток летели самолеты. Их, видимо, было много: не успел Шин Чи-бао одеться, рокот моторов заглушил все. Шин Чи-бао перестал слышать, что говорил ему часовой. А тот уже кричал во весь голос:
— Чьи? Чьи это могут быть самолеты?
Подошел Чжу Эр. Поздоровался. Постоял несколько минут молча, прислушиваясь к удаляющемуся гулу моторов.
— Советские! — вдруг сказал он и, поправив очки, обернулся к Шин Чи-бао. — Не так ли?
— Так... Это же... — комиссар не мог говорить от волнения.
— Да! — радостно подхватил Чжу Эр. — Это конец японской оккупации. Это мир и свобода, товарищ!
К ним подходили партизаны, прислушивались, постепенно окружая их тесным кольцом. Опять послышался нарастающий гул самолетов, невидимых в темноте. Люди что-то кричали, приветственно махали шапками. Потрясая листком, испещренным записями, радистка Цю еле протиснулась к Чжу Эру.
— Война! — взволнованно кричала она. — Русские объявили войну Японии. Это их самолеты! Вот! — и отдала записи Чжу Эру.
Радостным, приветственным шумом отозвались партизаны, но их крики покрыл мощный гул моторов третьей волны советских бомбардировщиков.
Первая и вторая роты батальона Карпова отрезали центр города от вокзала и загнали японцев за стальные двери дотов. Карпов приказал минировать выходы и вести наблюдение. Он отослал часть людей к вокзалу, где, судя по выстрелам, разгорался бой, а сам с Золотаревым и Камаловым начал пробиваться к штабу ударной группы. На соседних улицах то и дело вспыхивали ожесточенные схватки, гремели взрывы гранат, слышались крики и автоматные очереди.