Гибель советского кино. Тайна закулисной войны. 1973-1991
Шрифт:
Отметим, что помимо Любимова и Битти у Бондарчука было множество и других оппонентов. Например, поэт Евгений Евтушенко сразу после студийного просмотра фильма осенью 1982 года написал режиссеру письмо, где заявил следующее:
«…Беда в том, что не слишком я надеюсь на нашего зрителя. От той революции он, к сожалению, уже нравственно удалился, а к будущей еще не приблизился. Внутренняя революционность, или готовность к ней, или даже жажда революционности – это редкое сейчас качество. Иногда в этом смысле я чувствую себя Дон Кихотом. Сейчас главенствует новое земное – мелкобуржуазность
Увы, чуда не произошло: правы в этом споре окажутся именно Евгений Евтушенко и Юрий Любимов. Большая часть советских людей в критический момент для своей родины и в самом деле окажется мелкобуржуазной толпой и легко расстанется с тем наследием, ради которого отдавали свои жизни их предки, совершившие Великую Октябрьскую социалистическую революцию. Это станет понятно уже тогда, в 1983 году, когда грандиозная киноэпопея Сергея Бондарчука «Красные колокола» фактически провалится в прокате. Не примет ее и большая часть кинематографической элиты: говорят, что на «Мосфильме» билеты на премьеру фильма в кинотеатре «Октябрь» выдавали в парткоме под расписку с обязательством: прийти и сидеть! И все равно пришло чуть ли не половина зала.
Сам Бондарчук рассказывал следующий эпизод, который произошел с ним сразу после премьерного показа фильма в том же «Октябре». Когда он вместе с председателем Госкино Ф. Ермашем вышел в вестибюль, к ним подошла незнакомая женщина и с горечью произнесла: «Сергей Федорович, зачем вы взяли эту тему? Она же никого уже не интересует. Кому это надо?» Бондарчук тогда не нашелся, что ответить разочарованной зрительнице. Чуть позже режиссер так объяснил свои мысли по этому поводу:
«Народ не пошел на эту картину не потому, что Бондарчук не справился с этой темой. Есть более важные обстоятельства, о которых все мы должны думать, начиная с членов Политбюро и кончая самым последним зрителем. Почему так произошло, что эта важнейшая страница нашей истории так отвратила от себя людей! Разве это не трагедия?..»
К сожалению, большая часть членов Политбюро к тому времени сами уже представляли из себя людей с мелкобуржуазной психологией, что и стало причиной прихода к власти их ставленника – Михаила Горбачева. И хотя в 1984 году киноэпопея Бондарчука была удостоена Государственной премии СССР, однако это был чисто символический жест: мелкобуржуазные руководители страны таким образом отдавали последнюю дань той теме, к которой они уже давно относились как к ритуальной, не более того.
Между тем ту же позицию веры в свой народ, которую исповедовал С. Бондарчук, разделял и его коллега Станислав Ростоцкий. Несмотря на то что один из последних его фильмов – «Белый Бим Черное ухо» (1978) – бил тревогу по поводу духовного состояния советского общества, однако по сути своей картина была глубоко оптимистической. Несмотря на печальный финал, Ростоцкий оставлял людям надежду на то, что окружающий их мир способен измениться к лучшему, если каждый человек приложит к этому пусть маленькое, но усилие. Как писала по этому поводу критика: «Пафос противостояния
Сам режиссер в одном из своих интервью так охарактеризовал свое творческое кредо: «Мне никогда не хотелось, чтобы зритель уходил с моих фильмов благостно успокоенным или бессмысленно разочарованным. Я всегда старался тронуть его разум и душу печалью, болью, гневом. Но при этом всегда хотел, чтобы и печаль, и боль, и гнев рождали энергию действия, энергию борьбы, подводили зрителя к активной гражданственной позиции по отношению к жизни. Это и есть подлинный оптимизм, как я его понимаю. Оптимизм, издавна присущий гуманистическому искусству…»
Отметим, что эту позицию Ростоцкий разделял всегда, с первых же своих шагов в большом кинематографе. К примеру, еще в 1961 году он имел серьезный спор с известным французским кинорежиссером Клодом Шабролем, который пришел в кинематограф одновременно с ним – в конце 50-х – однако в отличие от него стал один за другим снимать фильмы, где девальвировались многие социальные и духовные ценности человечества, показывалась полная опустошенность человека. Среди этих лент были: «Красавчик Серж» (1958), «Кузены», «На двойной поворот» (оба – 1959), «Милашки» (1960). Определенная часть западной критики с восторгом относилась к творческим исканиям Шаброля и не скупилась на награды для его творений: «Красавчик Серж» был отмечен призом на кинофестивале в Локарно, «Кузены» – в Западном Берлине.
Что касается советской критики, то она, наоборот, – всячески подчеркивала неверность эстетических установок французского режиссера. Цитирую: «Шаброль все чаще оказывался в позиции холодного и циничного наблюдателя творящихся вокруг него мерзостей, которые изображались в его фильмах с некоторым расчетом на внешний эффект». Не остался в стороне от этого процесса и Станислав Ростоцкий, который в 1961 году написал открытое письмо Шабролю. Приведу из него лишь небольшой отрывок:
«Мне кажется, что Вы осуждаете не определенный слой общества, не определенные корни общественного бытия, превращающие человека в зверя, а вообще человека, вообще человечество, пришедшее, по Вашему разумению, к моральному и физическому вырождению. А с этим уже невозможно согласиться… Мне хочется спорить с Вами еще и потому, что я глубочайшим образом убежден: люди, ставящие перед собой цель доказать человечеству, что жить не стоит, что в жизни все ложь, что человек одинок и беспомощен и т.д., играют на руку (хотят они того или не хотят) могильщикам жизни и человечества, могильщикам искусства».
Спустя 21 год, в начале 1982 года, давая интервью журналу «Советский экран», Ростоцкий вспомнил об этом письме и решительно заявил: «Я и сегодня под каждым словом письма к Шабролю подпишусь. Под каждым словом!» То есть эстетические воззрения выдающегося советского режиссера нисколько не изменились. Хотя ситуация в советском обществе к тому времени изменилась разительно: если в начале 60-х в нем преобладали социальный романтизм и гражданский пафос, то в начале 80-х их сменили всеобщая апатия и нигилизм.