Гибель замка тамплиеров

Давно уже университет Саламанки не был так взволнован. Лекция Артура Цикаридзе, в которой он собирался разъяснить, как зародилась разумная жизнь на Земле, не так давно в качестве гипотезы произвела настоящую сенсацию в научном мире. И потому она не могла оставить равнодушными студентов и преподавателей древнейшего из университетов Испании, признанного самим Папой Римским еще в тринадцатом веке. Поэтому уже задолго до назначенного времени огромная аудитория, отведенная под лекцию, была переполнена. Были заняты даже проходы между скамьями. Пришли и вездесущие журналисты, представляющие не только испанские, но и иностранные средства массовой

информации. Разумеется, они не могли упустить такого шанса, как волчья стая, завидевшая одиноко гуляющего по лугу беззащитного ягненка. До этого дня Артур Цикаридзе редко появлялся на публике и никогда не давал интервью. Биолог, исследовавший живые организмы и их взаимодействие с окружающей средой, он считался ученым с мировым именем, но общению с журналистами предпочитал отдаленный замок тамплиеров, где проводил все свободное от работы время со своей семьей.

О гипотезе Артура Цикаридзе слышали все, но его самого видели немногие. Поэтому когда он вошел в аудиторию, сотни глаз начали жадно обшаривать его с головы до ног. Это был высокий, черноволосый, смуглый, жизнерадостный и явно уверенный в себе человек на вид лет тридцати-тридцати пяти. Оглядев веселыми глазами собравшихся, он неожиданно улыбнулся и сказал:

– Я рад нашей встрече, друзья! Надеюсь, что и вы тоже.

Такое начало вызвало невольную симпатию даже у тех, кто пришел сюда с намерением разнести в пух и прах его гипотезу и заодно расправиться с ним самим. Ученому ответили громкими криками, поощрительным свистом и оглушительным улюлюканьем. Но когда Артур Цикаридзе поднял руку, все почти сразу смолкли, ожидая, что он скажет. И не были разочарованы.

Уже после первых слов ученого представитель крупнейшей испанской газеты «El Pais» продиктовал на диктофон, стараясь говорить как можно тише, чтобы его не услышали столпившиеся рядом конкуренты из других изданий: «Без долгих предисловий сеньор Цикаридзе сразу взял быка за рога». Как истинный испанец, больше всего на свете журналист любил корриду, и часто вставлял в свои репортажи образы, навеянные боем быков. В своем будущем материале он заранее отвел Артуру Цикаридзе роль тореадора, даже если бы его растерзала любопытная толпа, пришедшая на лекцию. Нечасто, но на арене бывало и такое.

– По моему глубокому убеждению, в научном труде Чарлза Дарвина «Происхождение человека и половой отбор» высказано самое оскорбительное для любого мыслящего человека предположение, низводящее его на уровень животного, пусть и обладающего зачатками разума. – Говоря это, ученый перестал улыбаться. И без своей обаятельной улыбки как будто сразу постарел на несколько лет. Заметив эту метаморфозу, журналисты бешено защелкали фотоаппаратами. – Я считаю, и надеюсь доказать вам это, что человек не произошел от земной обезьяны, а прибыл на Землю из глубин необъятной Вселенной. И остался жить на этой планете, сначала потеснив, а затем попросту уничтожив без какого-либо естественного отбора большинство местных, коренных обитателей.

Аудитория громко ахнула и незамедлительно откликнулась свистом и смехом. Сквозь общий гам иногда прорывались отдельные выкрики:

– Дарвина – на костер!

– Не суди о том, чего не знаешь!

– Профессор, однажды мы все бываем безумны!

Поднявшийся гвалт прорезал чей-то прозвучавший на невыносимо высокой ноте голос, выкрикнувший услышанный всеми язвительный вопрос:

– Профессор, а кто были эти коренные обитатели? Обезьяны?

– Духи природы, – невозмутимо ответил ученый. – Те самые, о ком сказано в Ветхом завете. Откройте Первую книгу Моисеева. Бытие, глава первая. Там говорится, что Бог, сотворив землю, велел ей произвести «душу живую», и это был не человек, которого позже Он создал сам.

– Спорное утверждение, – раздался тот же голос. – Вы, ученый, отвергаете науку и призываете нас верить на слово!

Шум в аудитории заметно стих. Многие из присутствующих явно заинтересовались развернувшейся у них на глазах дискуссией и начали прислушиваться.

– Я призываю верить фактам, – спокойно отпарировал Артур Цикаридзе. – В теории Дарвина есть одно всем хорошо известное слабое место, называемое «недостающим звеном». Ведь его так и не нашли, как ни старались. Если верить Дарвину, то человек появился на нашей планете внезапно. Образно говоря, вчера еще по Земле бегали дикие обезьяны, а уже наутро ее населяли гомо сапиенсы, люди разумные. Спрашивается, каким образом и где они до этого скрывались?

– Вероятно, в Эдеме, – с насмешкой ответил один из журналистов, все это время яростно щелкавший спусковым крючком фотокамеры с длинным объективом, напоминавшей снайперскую винтовку. – Ведь так говорится в том авторитетном источнике, на который вы ссылаетесь.

– Но ведь в библии не сказано, что Бог, поселивший человека в райском саду, создал его на Земле, – с улыбкой заметил ученый. – Это могло произойти в любом другом месте необъятной Вселенной. И, кстати, так оно и было…

Артур Цикаридзе хотел продолжать, но его опередила сидевшая в первом ряду хрупкая светловолосая девушка, с немым обожанием смотревшая на него.

– Но ведь Земля не может рожать, – робко сказала она, от волнения проглатывая окончания слов.

– Почему же? – вежливо спросил Артур Цикаридзе.

– Она не живая, – пролепетала девушка, покраснев от смущения.

– Мне вспоминается один из романов великого русского писателя Льва Толстого, «Воскресение», который я прочитал по совету своей жены, тоже родившейся в России, – немного помолчав, словно обдумывая неожиданный аргумент, сказал ученый. – В этом романе говорится, что если бы бактерия исследовала человеческий ноготь, то, несомненно, признала бы самого человека неживым существом. Потому что ноготь – это органическое вещество, не обладающее разумом. Вот так же и люди, живущие на Земле, отказывают ей в разуме. За земной корой они не могут рассмотреть ее вены, артерии, сердце – и душу. А ведь Земля – живая. И все, что есть на ней, тоже. Океаны, реки, деревья, поля, горы – все они обладают разумом, который, быть может, даже превосходит наш с вами.

– И часто вы разговариваете с деревьями, профессор? – раздался чей-то насмешливый голос. – Или только когда выпьете бутылочку риохи?

Артур Цикаридзе хотел ответить, но его опередили.

– Multa sunt in moribus dissentanea multa, sine ratione, – произнес невысокий и очень изящный, словно в прошлом он был балетным танцором, мужчина, сидевший почти у самого выхода из аудитории на краю скамьи. Он говорил, не повышая голоса, но почему-то его услышали даже на самых последних рядах, как будто в аудитории появилось эхо, гулко отразившее его слова от потолка и стен. На какое-то мгновение смолкли самые отъявленные крикуны. Все растерянно озирались, пытаясь увидеть того, кто сказал эту непонятную фразу, прозвучавшую как угроза или предостережение.

– Эй, друг, переведи! – крикнул кто-то из задних рядов. – Мы не разобрали твою тарабарщину.

– Нет ничего превыше истины, и она восторжествует, – повторил мужчина уже на понятном всем испанском языке. И, сделав выразительный жест рукой, мрачно добавил: – Дикари! Favete linguis.

На этот раз и без перевода все поняли, что незнакомец, который явно не был ни студентом, ни преподавателем, ни журналистом, советует им попридержать языки. Гул возмущения накрыл гордящуюся своим свободомыслием аудиторию. Многие студенты вскочили с мест и начали топать ногами, выкрикивая всевозможные ругательства на доброй дюжине языков. Даже представитель демократической «El Pais» присоединился к ним, посчитав себя оскорбленным. Артуру Цикаридзе очень нескоро и с большим трудом удалось вернуть относительную тишину.