Гибельные боги
Шрифт:
— Гордыня, глупость, распутство, жадность и зависть, — всё как всегда, — ответил Джустиниани, плюхнувшись на соседний стул.
— Абрикосы, небось, давно отцвели? — Джулио подвинул Винченцо плетеный кузовок с сухарями, — угощайся. Ты не видел мои очки?
— Отцвели. Я сыт. Не видел. — Винченцо поднял глаза на монаха. — Скажи-ка, слышал ли ты о проповедях Гвидо Веральди?
Монах пожал плечами, зевнул и наконец ответил.
— Прикладная амвонная моралистика.
— И где ее можно послушать?
— В Санта-Мария деи Монти, на восток от Форума. Только стоит ли?
— Не знаю.
— Впрочем, сходи, — милостиво разрешил монах, — там фрески
— О… тогда конечно. — Винченцо улыбнулся. — А скажи-ка мне, преподобный отче, слышал ли ты о колдунах, передающих перед смертью свой «дар» родичам?
— Слышал, — спокойно ответил монах, — уж не тебе ли его вручили, сын мой? В таких фраках ты раньше не ходил… Неужто продал душу дьяволу за презренный металл? — отец Джулио шутил, он вообще-то хорошо знал Джустиниани. Этот человек души дьяволу не продал бы.
Винченцо смерил его взглядом и рассказал о смерти дяди и событиях последних дней.
— Он протянул руку, сказал, «возьми», я не подумал ни о чем дурном, я понятия не имел о его склонностях. — Монах слушал его молча, то и дело опуская голову, потом снова вскидывая глаза на Винченцо. — Я не очень-то верю в эту историю, Джулио, но что если со мной не пошутили? Этот Нардолини не похож на гаера. Я подумал бы, что меня просто морочат, чтобы вытянуть деньги, но в этой компании нет нищих. В любом случае, если это случилось, чего мне ждать?
Монах был по-прежнему безмятежен и тих, как летняя озерная гладь. Он верил рассказу Винченцо, но не воспринимал сам рассказ серьезно.
— Если это правда, тебе откроется мир бесов, ты будешь знать то, чего никогда не изучал, начнут сниться вещие сны, проступят умения, коих ты не имел раньше. Дальше ты будешь жить с дьявольскими дарованиями, станешь колдуном, будешь обязан передать свой дар в последний час сыну и попадешь в ад, — монах спокойно откинулся на стуле и взял сухарь.
Винченцо почесал переносицу. Перспектива была безрадостной и не увлекла его.
— И я обречен на столь печальную участь? — деловито и язвительно поинтересовался он.
— Ну, что ты, сын мой. Ты — божественно свободен. Ты можешь отказаться от дара, передать его другому лицу.
Глаза Винченцо блеснули.
— Не возьмешь ли, отче? Тебе, должно быть, скучно здесь, а беседы с дьяволом могут оказаться весьма содержательными. Он, говорят, прекрасный логик и весьма ученый богослов, он откроет тебя все тайны Писания. Разве не соблазнительно? Берёшь?
— Нет, — покачал головой монах, — не то, чтобы я надеялся на рай, но неужто ты обречёшь меня Геенне? Ты благороден. Ведь тот, кто получит такой дар колдуна без законного преемства — начинает обычно бесноваться. Я помню, один чернокнижник, умирая, передал свои дарования несчастной сиделке. Она после не могла молиться — руки не соединялись вместе, из памяти исчезли все молитвы, «Отче наш» вспомнить не могла, в храме ее корежило. Кончила в доме скорби. Правда, были и те, кто соглашались принять этот дар добровольно. Те становились адептами сатаны — со всеми вытекающими… Однако, есть и еще один выход.
— Какой?
— Бороться с этой силой. Это страшно изнурит тебя. Агония может длиться от нескольких месяцев до десятков лет.
— Медленное самоубийство…
— Ну, что ты… На таких путях достигают святости.
— Да я как-то не притязаю… — Винченцо по-прежнему говорил шутливо, но весел совсем не был. Его мечта об уединении у камина с мудрыми фолиантами оборачивалась чем-то фантасмагорическим, а вспомнив жуткое видение за столом Поланти, он и вовсе помрачнел.
— Искушения уже начались? — догадался монах.
— Разве я святой Антоний? — пробормотал Винченцо, но все же коротко поведал монаху о том, что ему пригрезилось. — Мне все это могло и показаться, не спорю. Но с чего? Что по этому поводу говорит Аквинат? — он ткнул рукой в тяжелый фолиант, лежащий на столе монаха. — Я, признаюсь, все, что касалось дьявола, у Фомы пропускал. Несколько легкомысленно, как теперь понимаю. Может ли это быть подлинно дьявольским, или все это — моя фантазия?
— Могут ли демоны вводить людей в искушение при помощи истинных чудес… — Монах раскрыл толстый фолиант, — об этом вопрос 114 «О нападении демонов», ага… вот он. — Отец Джулио сунул нос между страниц и сощурился. — Articulus 4. Utrum daemones possint homines seducere per aliqua miracula vera. Ход рассуждения таков: демоны не могут совершать чудеса, как не может этого и любое творение — чудотворит только Бог. Но иногда о чуде говорят в широком смысле этого слова, как о том, что превосходит человеческое разумение и возможности. И в этом смысле демоны могут совершать чудеса, т. е. то, что вызывает удивление у человека. Но надлежит знать, что хотя такого рода чудеся демонов не достигают истинного смыслового содержания чуда, они иногда бывают истинными. Так, например, волхвы фараона силой демонов произвели истинных змей и лягушек. И, как говорит Августин в XX книге «О Граде Божием», «все это были дела Сатаны», да-да, quae fuerunt opera Satanae, phantasmata non fuerunt…
— Стало быть, мне могло и не померещиться.
— Могло и не померещиться. Как говорит Августин, «дела Антихриста могут быть названы ложными знамениями, ибо обольщают чувства призраками и будут вовлекать в обман тех, кто, не зная силы дьявола, поверит, что они божественны». При этом, заметь, — монах поднял указательный палец, — демон может изменить фантазию человека и даже его чувства так, чтобы нечто казалось иным, чем оно есть, а также демон может образовывать из воздуха тело любой формы, чтобы, приняв его, находиться в нем зримо, и таким же образом он может представить любую вещь реальной.
— Стало быть, я становлюсь визионером и медиумом, — подытожил Джустиниани, — хм, они мне всегда казались или жуликами, или бесноватыми. Но, в конце концов, ничего же не мешает мне плевать на эти фантазмы и не обращать на них внимания? — он тяжело вздохнул, — ладно, будем логичны и подытожим. Разумный человек дарам сатаны не обрадуется и постарается от них избавиться. Я могу отдать этот чёртов дар подлецу, вроде моего старого дружка Боргезе, содомита Рокальмуто или подлеца Нардолини, мечтающего о черной магии. Эти не откажутся, кстати, возьмут. Бесноваться они не начнут — и без того бесноватые. Но чёрт их знает, что натворить могут. Я могу также бесчестно всунуть его ничего не подозревающему глупцу, как поступил дядюшка, просто протянув руку, здороваясь, и погубить несчастного.
— Не можешь, — покачал головой отец Джулио.
— Это почему?
— Натура не та.
— Бог с ней, с натурой. И тогда бедняга либо смертно нагрешит волхованием, ибо всякий чародей проклят, либо глупец просто погибнет от бесовских шалостей. — Он досадливо хмыкнул, — да, исключено. Стало быть, либо колдовать начинаю я, либо я… колдовать не начинаю, но тоже могу начать бесноваться. Либо я служу бесам, как маг, либо я служу бесам как жертва. Я правильно понял?
— Бог одарил тебя быстрым и светлым разумом, сын мой, — усмехнулся монах, — чтобы понять это, иному жизни бы не хватило, ты же осмыслил ситуацию в минуты.