Гибельные боги
Шрифт:
— Вот как?
— Безусловно. Сегодня в первые ряды выходим мы, философы сатанизма. Мы проповедуем индивидуализм, удовлетворение самых сокровенных потребностей духа и тела, признаем сатану лишь как идею высшей свободы духа — и только. Для нас магия — средство достижения благ и власти. Мы — атеисты.
— В высшей степени интересно, — заметил Винченцо, и не солгал, — но если философы сатанизма возвысились над христианством, почему бы не наплевать и на сатану? Принцип свободы самоудовлетворения не станет менее свободным, если назвать его просто принципом свободы
Мессир Нардолини весело расхохотался.
— Чёрт возьми, а вы забавный собеседник. В остроумии вам не откажешь. Но, увы, я не верю в Бога, однако, дьявольские возможности отрицать не могу. Заповеди былого — анахронизм. Сегодня благословен тот, кто разбрасывает врагов своих, ибо они сделают из него героя, проклят тот, кто творит благо глумящимся над ним, ибо будет презираем… Прокляты покорные и смиренные, ибо будут раздавлены. Как ни стучите в дверь — не отворится вам, поэтому выбивайте дверь сами…
Джустиниани почесал бровь и ничего не ответил. Он внимательно слушал.
— Возлюби врагов своих, — разве не есть сие презренная философия жалкого пса, который лижет руку того, кто бьет его? Ненавидь врага своего от всего сердца, и если кто-нибудь ударит тебя по щеке — дай ему как следует по другой. Да будут прокляты кроткие, ибо они наследуют угнетение. Да будут блаженны сильные, ибо они будут владеть землей.
— С такой философией вам и сатана не нужен, — многозначительно проронил Джустиниани.
— Увы, мы ограничены дурацкими условностями и нелепыми законами, и только сатана позволяет… оставаться безнаказанным. Закон знает убийство из мести или ревности, карает преступный умысел, но параграфа о порче и колдовстве в нем нет… — Нардолини чуть прищурился, — именно поэтому мы так жаждем познания и так нуждаемся в совете и наставлениях сведущего человека, — мессир Альбино жадно окинул его взглядом.
Джустиниани понял Нардолини. Тот не верил в бессмертие своей души и боялся ни ада, ни наказания Божьего, не веровал ни в суд, ни в воздаяние. Что же в таком случае могло быть естественнее поиска дьявольских знаний? Он чуть улыбнулся и деловито полюбопытствовал, что именно интересует мессира Нардолини? Он богат и красив, женского внимания ему должно хватать с излишком…
Альбино Нардолини пренебрежительно махнул рукой на женские чары.
— Этого в избытке, не спорю, но душа алчет иного… — Он сделал небольшую паузу, успокаивая сбившееся дыхание, — мессир Джанпаоло умел подчинять и властвовать, был некромантом, читал мысли и… безнаказанно убивал.
— Да, дядюшка, видимо, был мастером на все руки, — задумчиво пробормотал Винченцо.
— Великим человеком, великим! — мессир Альбино придвинулся чуть ближе к собеседнику, — но вы, его наследник… Вы же не будете скрывать истину от жаждущих просвещения?
Джустиниани поднялся.
— Я всегда готов поделиться пониманием, — если имею его, — обронил он на прощание, тонко улыбнувшись и про себя подумав, что едва ли это понимание приведёт мессира Нардолини в восторг.
Часть вторая
Глава 1.
Когда же приидет Сын Человеческий, тогда сядет на престоле славы Своей,
и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов;
и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов — по левую.
Хоть беседа с Альбино временами смешила, а временами бесила Джустиниани, он не мог отрицать, что она была полезна и в значительной мере прояснила для него происходящее. Законченный подонок Нардолини жаждал возможности безнаказанно убивать, что до Канозио, явно запуганного до полусмерти, то, похоже, ему больше всего хотелось уцелеть самому. Винченцо понял, что Нардолини — пустышка и любитель, Канозио же — адепт, чем-то смертельно напуганный. Нардолини сатанизм привлек потому, что он четко выражал побуждения, которые уже и без того роились в душе негодяя. Но он восхищался Джанпаоло, который принадлежал к числу серьезных адептов сатаны.
В принципе, Нардолини в чем-то был прав, хоть и сам не понимал этого: сатане было глубоко плевать, верили ли в его существование те, кто служил ему, или были атеистами. Но мессир Джанпаоло смотрел, разумеется, глубже: чтобы подлинно примкнуть к противнику Бога, надо, как минимум, верить в бытие Бога. Но любители и атеисты навсегда оставались глупыми овцами сатанинского стада, хоть и тешили себя философствованием, адепты же выдвигались в число пасущих. Первые открыто декларировали свой сатанизм, но ничего не умели, вторые же — прятали свидетельства своих склонностей за семью замками в сундуках своих спален.
Теперь Джустиниани предстояло определиться с остальными, тем более, что Винченцо еще издали заметил массивные колонны и парадный подъезд дома Чиньоло. Стоило ему протянуть карточку — его пригласили войти. Его визит, хоть и не был оговорен, кажется, ожидался хозяином. Джустиниани провели в гостиный зал и радушно приветствовали. Винченцо заметил, что мессир Марио буквально пожирает его взглядом, но не испуганным, как Канозио, и не заинтригованным, как Нардолини. Здесь на него смотрели с восторгом и преклонением. Марио ди Чиньоло трижды повторил, что просто счастлив видеть мессира Джустиниани. Завязался приятный светский разговор, хозяин вспомнил вечер у Гизеллы Поланти и его отказ сесть за один стол со спиритами.
— Вы, как я понял, придерживаетесь тех же взглядов, что и ваш дядюшка. Он тоже, что скрывать, невысоко отзывался о спиритизме. Хотя, конечно, спиритизм — это, наверное, первый шаг магического искусства, мессир же Джанпаоло продвинулся туда, где едва ли бывал кто-то из смертных.
«Ну почему же, подумал Винченцо, едва ли преисподняя такое уж пустое место…» Но вслух он обронил, что общение с бесами интересно лишь тогда, когда польза от этого явственна и неоспорима. Мессир Чиньоло всколыхнулся, Винченцо заметил, как затрепетали руки Марио и затряслись губы.