Гиблое место
Шрифт:
"Глушить виски после почти что бессонной ночи – не дело. Как бы не окосеть, – думал Бобби. – Мне сейчас нужна ясная голова". Однако чутье нашептывало ему, что он может пить сколько влезет: спиртное все равно не подействует – по крайней мере в нынешних обстоятельствах. Отхлебнув еще, Бобби поинтересовался:
– Как прикажете вас понимать? Неужели этот битюг – тоже гермафродит?
– Нет, не гермафродит, а еще почище.
Золт открыл дверь.
– Чего тебе?
– Он сейчас здесь, в городе, – сказала Лилли. Глаза Золта сузились.
– Ты про Фрэнка?
– Да.
– Еще
Стакан был почти полон, но Бобби вдруг почувствовал, что тут и виски не поможет успокоиться.
Должно быть, Джулия тоже это поняла и отставила свой стакан в сторону.
– Джеймс – или Золт – родился не с двумя яичками, а с четырьмя, но без полового члена. В период внутриутробного развития яички у плода расположены в брюшной полости и лишь позднее опускаются в мошонку. Но у Золта опущение не произошло, да и не могло произойти: у него и мошонки-то не было. Кроме того, опущению препятствовал какой-то костный нарост. Поэтому все четыре яичка так и остались в брюшной полости. Однако никакого нарушения функций у них, по-видимому, не наблюдается, и они благополучно вырабатывают огромное количество тестостерона, который влияет на развитие мускулатуры. Этим отчасти объясняется его мощное сложение.
– Выходит, к половой жизни он не способен, – заключил Бобби.
– Судите сами: яички не опущены, полового органа нет. Сдается мне, что целомудреннее его в целом свете не найти.
Бобби уже ненавидел хохоток старика лютой ненавистью.
– Две пары половых желез! – ужаснулся он. – Это же сколько они выделяют тестостерона? Надо полагать, от него не только мускулатура развивается, а?
Фогарти кивнул.
– Выражаясь языком медицинских журналов, избыток тестостерона оказывает воздействие – иногда радикальное – на функции головного мозга и вызывает у больного повышенную агрессивность, вследствие чего он начинает представлять опасность для общества. Проще говоря, парня так и распирает от собственной сексуальной мощи, а дать ей выход он не в состоянии, поэтому избавляется от нее необычными способами, чаще всего – совершая зверские преступления. Такое чудовище, как этот тип, киношникам и во сне не снилось.
Сову Лилли отпустила, однако Ночнянка и Зита все еще повиновались ее воле. Несмотря на приближение грозы, кошки ни на шаг не отходили от дома Фогарти. Грома и молний они не боялись – Лилли отгоняла от них этот страх. Стоя у двери в комнату Золта, она слушала, как Фогарти рассказывает Дакотам об изъяне ее брата. Она давно знала про изъян – по словам матери, это знак того, что из всех четырех детей Золт отмечен особой милостью Божьей. Догадывалась Лилли и о связи между этим изъяном и лютым нравом Золта, из-за которого брат стал для нее таким желанным.
Вот и сейчас, глядя на него, она хотела погладить его крепкие руки, ощутить под пальцами литые мускулы – но все-таки удержалась.
– Фрэнк дома у Фогарти. Золт удивился:
– Мать говорила, Фогарти – орудие Божье. Это же он все четыре раза принимал непорочные роды. С чего бы он вдруг приютил Фрэнка? Ведь Фрэнк на стороне темных сил.
– И все-таки он у Фогарти. А с ним – какая-то парочка. Его зовут Бобби, а ее Джулия.
– Дакоты, – прошипел Золт.
– Он у Фогарти, Золт. Надо рассчитаться с ним за Саманту. Убей его и принеси сюда, а мы скормим его труп кошечкам. Он их ненавидел, так пусть теперь войдет в них и остается там на веки вечные. Небось не обрадуется.
Слушая доктора, вспыльчивая по натуре Джулия сидела как на иголках. За окном ярились молнии, негодующе грохотал гром, но Джулия крепилась и постоянно напоминала себе о необходимости держаться дипломатично. И все же она не выдержала:
– Следовательно, вы уже давно знаете, что Золт совершает зверские убийства, и даже не подумали предупредить людей об угрозе?
– С какой это радости?
– Вы что – не имеете представления об ответственности перед обществом?
– Красивое выражение, но смысла в нем ни на грош.
– Негодяй безжалостно уничтожил столько людей, и вы спокойно позволили ему…
– Людей безжалостно уничтожают испокон веков и будут уничтожать без конца. История человечества – это цепь безжалостных убийств. Гитлер уничтожил миллионы, Сталин – и того больше. А Мао Цзэдун всех переплюнул. Сейчас-то они слывут извергами, но разве мало у них было почитателей в свое время? Нынче тоже нет-нет да и услышишь: "У Гитлера и Сталина не было другого выхода, Мао просто поддерживал общественный порядок, боролся с хулиганьем". Уму непостижимо, сколько людей восхищается убийцами, которые действуют в открытую и выдают свои кровожадные инстинкты за благородное стремление установить всеобщее братство, осуществить политические реформы, покончить с несправедливостью или – да-да! – исполнить свой долг перед обществом. Мы попросту мясо – и больше ничего. В глубине души все мы это понимаем и втайне боготворим тех, у кого хватает смелости обходиться с нами должным образом – на манер мясника.
Теперь Джулия убедилась, что перед ней закоренелый человеконенавистник. Совесть для него – пустой звук, любить он не умеет, сострадать не способен. Такие встречаются не только среди уличных подонков или дошлых компьютерных жуликов вроде Тома Расмуссена, по милости которого Бобби на той неделе чуть не отправился на тот свет. Кое-кто выбивается в доктора, адвокаты, телевизионные проповедники, политики. Спорить с такими бесполезно: все человеческие чувства им чужды.
– Зачем мне, спрашивается, изобличать Золта Полларда? Мне он не страшен – мать его величала меня орудием Божьим и велела своему выводку относиться ко мне с почтением. Грешки Поллардов – не мое дело. Знаете, после убийства матери Золт боялся, что к ним набьется полон дом полиции, и распустил слухи, будто мать переехала и живет на побережье под Сан-Диего. Едва ли соседи поверили, что полоумную кикимору в один прекрасный день потянуло встряхнуться и она теперь с утра до ночи валяется на пляже. Но все промолчали – поняли, что это не их дело. Вот и я того же мнения. Злодейства Золта перед всеми страданиями человечества – капля в море. По крайней мере, преступник с такой необычной психикой и физиологией способен на более колоритные злодейства, чем большинство. Но есть и еще одна причина. Когда Золту было восемь лет, Розелль как-то пришла поблагодарить меня за то, что я помог появиться на свет ее детишкам и сохранил тайну их рождения, вследствие чего Сатана не проведал, что эти благословенные чада пришли в мир. Да-да, именно так она и выразилась. А в знак признательности притащила мне полный чемодан денег – столько, что хоть сейчас бросай работу и уходи на покой. Я удивился: откуда такое богатство? Ведь от состояния, которое нажили в тридцатые годы Дитер и Элизабет, остались жалкие крохи. И Розелль мне кое-что рассказала о талантах Золта. Так, в общих чертах. Но из ее слов стало ясно, что нужда ей не грозит. Тогда-то я и понял, что у дурной наследственности есть и свои недурные стороны.
Фогарти поднял стакан и провозгласил:
– За неисповедимые пути Господни!
Бобби и Джулия промолчали.
Словно ангел Апокалипсиса, явившийся возвестить наступление Судного дня, Золт возник возле дома в ту минуту, когда разверзлись хляби небесные и на землю обрушились яростные потоки. Но то был не черный ливень, грозящий новым потопом, не огненный дождь. Их час еще не пришел. Нет, еще не пришел.
Золт выбрал для материализации темное место между двумя далеко друг от друга отстоящими фонарями. Место удачное: отсюда звучные вздохи ветра, который всегда знаменует его появление, до библиотеки не долетят. Сквозь хлещущие потоки Золт двинулся к дому.
Он чувствовал: Господь умножил его силы. Теперь любая цель для него достижима и остановить его на пути к этой желанной цели не сможет никто и ничто.
– В шестьдесят шестом году родились близнецы, – рассказывал Фогарти, не обращая внимания на шум дождя, который неожиданно забарабанил по стеклу. – И тоже, как и Фрэнк, – без малейшего изъяна. Я даже приуныл. Даже не верится, из четверых детей – трое совершенно нормальные. Ну хоть бы какой-нибудь диковинный порок. На худой конец, заячья губа, деформированный череп, раздвоенное лицо, сухорукость, вторая голова, что ли. Так нет!