Гидеон из Девятого дома
Шрифт:
Гидеон перечитала письмо еще раз и еще, а потом посмотрела на себя в маленькое треснувшее зеркало. Отлично. Секси.
– Ты, конечно, сказала «Первый дом» раза типа три, но я вообще-то думала, что это метафора.
– Я думала, что это наполнит тебя духом приключений.
– Ни хрена не наполнило, – ответила Гидеон, снова обмакивая вату в краску. – Ты везешь меня на планету, где никто не живет. Я думала, это будет Третий, или Четвертый, или миленькая космическая станция, или что-то вроде того. А не тупая пещера, полная свихнувшихся на религии психов.
– Кто бы стал устраивать собрание некромантов на космической
Хороший вопрос. Если Гидеон что-то и знала о некромантах, так это то, что они всегда нуждались в силе. Танергия, суть смерти, изобиловала в местах, где умирали – сейчас или раньше. Глубокий космос – кошмар для любого некроманта, потому что там никогда не было ничего живого, а значит, и не растекались бассейны смерти, к которым Харроу или кто-то вроде нее мог бы пристроиться с соломинкой. Храбрецы Когорты смотрели на это ограничение с сочувствием и радостью: нельзя отправлять адепта делать работу воина.
– Обрати внимание на последний абзац, – сказала Харроу с дивана. – А в особенности пробеги своим невежественным взором пятую и шестую строки. – Гидеон невольно обратила свой невежественный взор на пятую и шестую строки. – Объясни, как ты понимаешь смысл.
Гидеон прекратила краситься и откинулась назад, не подумав. Стул тут же рухнул на холодные плитки пола. Одна из ножек прогнила.
– «Ни челяди, ни слуг, ни домочадцев». Иначе тебя бы все равно раскатали в пыль. Надо было брать с собой Крукса. Ты серьезно хочешь сказать, что там никого не будет, кроме нас и дряхлых тупых иерофантов?
– Это, – сказала Преподобная дочь, – и есть смысл.
– Да ну охренеть теперь! Тогда дай я нормально оденусь и меч с собой возьму.
– Десять тысяч лет традиции, Сито.
– У меня нет десяти тысяч лет никакой традиции, сука, – ответила Гидеон. – Есть десять лет обучения на мечника и аллергия на краску для морды. С этой зубочисткой и штукатуркой на лице я пользы не принесу.
Преподобная дочь сцепила кончики пальцев. Отрицать она ничего не стала.
– Десять тысяч лет традиции, – медленно повторила она, – велят Девятому дому вырастить рыцаря с достойным клинком, достойным уровнем образования и достойным воспитанием. Любой намек на то, что у Девятого дома не хватает сил исполнить хотя бы это требование, ничем не лучше прямого отказа. Я лучше бы отправилась одна, чем взяла с собой тебя в твоем обычном обличье. Но я знаю, как создать нужное впечатление. Я могу найти клинок. Я могу вбить в тебя начатки знаний. Но я никак не могу повлиять на твое поведение. Два из трех – это еще не три. Дело зависит от твоей способности держать рот закрытым и изображать, что ты соответствуешь минимальным требованиям.
– Чтобы никто не заподозрил, что мы сломлены и почти вымерли и что твои родители покончили с собой?
– Чтобы никто не воспользовался тем, что нам недостает конвенциональных ресурсов, – заявила Харроу, метнув в Гидеон злобный взгляд (предупредительным она пренебрегла). – Чтобы никто не узнал, что Дом под угрозой. Что мои родители… более не способны защищать его интересы.
Гидеон сложила лист вдвое, потом еще вдвое, потом перегнула пополам. Погладила его пальцами, наслаждаясь шуршанием бумаги под пальцами, кинула письмо на стол и стерла краску с ногтей. Ей не нужно было ничего делать и говорить, только дождаться, пока наступит тишина.
– Мы не собираемся становиться приложением к Третьему или Пятому домам, – продолжила некромантка. – Ты меня вообще слышишь? Если ты сделаешь что-нибудь, позволяющее предположить, что мы вышли из строя… если мне покажется, что ты на это способна… – Харроу спокойно пожала плечами: – Тогда я тебя убью.
– Разумеется. Но ведь ты не сможешь вечно хранить это в тайне.
– Когда я стану ликтором, все изменится. Я смогу вершить правосудие без страха и наказания. По сути, наше преимущество в том, что никто ничего ни о чем не знает. Я уже получила три отдельных коммюнике от других домов. Меня спрашивают, прибуду ли я, но они даже не знают моего имени.
– И что ты собираешься им втирать?
– Ничего, дура! – ответила Харроу. – Мы – Девятый дом и ведем себя соответственно.
Гидеон посмотрела в зеркало и отложила вату. «Вести себя соответственно» означало, что ребенка, пытающегося заговорить с незнакомцем, оттаскивали. Что Дом был закрыт для паломников уже пять лет. «Вести себя соответственно» было ее главным страхом. Она думала, что через десять лет здесь не останется никого, кроме скелетов, и исследователи найдут Ортуса, читающего стихи над телами ее и Харроу, вцепившимися друг другу в горло. «Вести себя соответственно» – быть скрытной, невнятной и одержимой книгами.
– Я не люблю, когда задают вопросы. Ты сыграешь свою роль. Дай мне эту штуку, – скомандовала Харроу и выхватила толстый черный угольный стержень из руки Гидеон. Попыталась силой развернуть Гидеон к себе, ухватив за подбородок, но Гидеон ее укусила. Очень приятно было смотреть, как Харроу злобно ругается, трясет рукой, стягивает прокушенную перчатку. Примерно так же приятно, как подставлять лицо солнцу или есть вкусную еду.
Харроу сделала зловещее лицо и взялась за костяную серьгу в ухе. Как можно неохотнее – как животное, не желающее принимать таблетку, – Гидеон повернулась к ней. Харроу взяла уголек и замазюкала под глазами Гидеон. Очень неаккуратно. Наверняка крошки попадали в глаза.
– Я не собираюсь снова одеваться как чертова монашка. Мне этого в десять лет хватило, – сказала Гидеон.
– Все остальные будут одеты в точности так, как им положено быть одетыми. И если Девятый дом пренебрежет этим – Дом, от которого менее всего можно такого ожидать, – нас будут обнюхивать гораздо внимательнее. Тем, кто нормально выглядит, обычно не задают вопросов с подвохом. Они могут и не заметить, что рыцарь Девятого дома – на самом деле неграмотный пехотинец. Просто молчи.
Гидеон молчала, пока Харроу не закончила. А потом сказала:
– Возражаю против «неграмотной».
– Порножурнальчики – не литература, Нав.
– Я их ради статей читаю.
Когда Гидеон в детстве, будучи очень нерадивым стражем Запертой гробницы, красила лицо, она обходилась минимальным гримом черепа, необходимым для роли: чернота вокруг глаз, пятнышко вокруг носа, черная полоса через губы. Теперь, взяв у Харрохак маленькое треснутое зеркальце, она увидела, что разрисована, как древние гнилые некромантки Дома, жуткие и неприятные карги, которые никогда не умирали, а просто исчезали в длинных галереях под Дрербуром, набитых книгами и гробами. Она походила на гнилозубый череп с черными провалами глаз и большими черными дырами по обеим сторонам челюсти.