Гидеон из Девятого дома
Шрифт:
Кости застучали, прося о том же самом. Гидеон не молилась очень давно. Она смотрела на лысые сверкающие черепа скелетов и на коротко остриженные волосы верных Девятого дома и думала, чем же займется, когда окажется в Трентхеме. Всхлипы несчастной матери Ортуса заглушали стук костей и мешали ее не слишком реалистичным мечтаниям о том, как она подтягивается на глазах у десятка рукоплещущих офицеров. Тут Гидеон заметила, что Харроу перешептывается с Круксом, показывая на мать и сына, и на лице ее написано, что всякое терпение иссякло. Крукс вывел их из храма не слишком-то деликатно.
После этого собрание закончилось. Большая часть прихожан осталась молиться, благодаря свою счастливую судьбу и зная, что второй колокол зазвонит через какой-нибудь час. Гидеон хотела броситься назад к своему шаттлу, но скелеты выстроились в нефе двумя плотными шеренгами, стремясь скорее вернуться к своему присыпанному снегом луку и инфракрасным лампам на полях и не давая пройти никому другому. Омерзительные пратетушки удалились за алтарную преграду в тесную семейную капеллу, а Харрохак приказала покладистым мумиям родителей скрыться с глаз долой, туда, куда она их обычно прятала. Наверное, в их роскошную келью. И чтобы не забыли плотно прикрыть за собой дверь. Гидеон растирала пальцы, а ее мастер меча нерешительно шла к ней по проходу.
– Она лжет, – сказала Гидеон вместо приветствия. – Если ты не заметила. Она никогда не сдерживает обещания. Никакие.
Агламена не ответила, да Гидеон этого и не ждала. Она просто стояла, не глядя ученице в глаза, положив покрытую старческими бурыми пятнами руку на рукоять меча. Наконец она заговорила мрачным голосом:
– Ты всегда страдала от недостатка чувства долга, Нав. Ты не станешь этого отрицать. Ты не сможешь правильно написать слово «обязанность», даже если я выбью его у тебя на заднице.
– Мне кажется, это вообще не помогает, – возразила Гидеон. – Хорошо, что писать меня учила не ты.
– Воительница должна быть верной. Преданной. Другие не выживают.
– Ага. – Гидеон рискнула встать со скамьи.
Стоять получалось, но ребра ныли. Кажется, одно треснуло. До ночи она вся распухнет от синяков. И нужно вставить один зуб. Вот только монашкам она это больше не доверит. В Когорте должно быть достаточно костяных магов.
– Знаю. Так и есть. Не пойми меня неправильно, капитан. Там, куда я собираюсь, я ссать буду одной верностью. В сердце у меня до хрена верности. Я верна императору до последней своей косточки.
– Ты не знаешь, что такое верность, и не узнаешь, даже если…
– Оставь мою задницу в покое. Ничего хорошего из этого не выйдет.
Сгорбленная старуха сняла с плеча ножны и протянула ученице. В ножнах лежал меч Гидеон. Потом Агламена бросила к ее ногам забытые вещи. Ничего более похожего на извинение от нее было не дождаться в принципе. Агламена никогда бы ее не тронула и никогда бы не сказала ей ласкового слова. Но этот ее поступок потянул бы на нежность по меркам капитана. Гидеон стоило бы схватить вещи и бежать.
По центральному проходу кто-то решительно шагал. Древние кружева шуршали, волочась по отполированному обсидиану. У Гидеон сжался желудок, но она сказала:
– И как ты собираешься из этого выпутываться, Нонагесимус?
– Никак, – к ее удивлению ответила Харроу.
Остренький подбородок Преподобная дочь выставила вперед, под носом у нее все еще темнела засохшая кровь, а черные глаза горели. Она походила на дурную святую.
– Я поеду. Это мой шанс на заступничество. Тебе не понять.
– Не понять, но мне все равно.
– Каждому дается шанс, Нав. И тебе тоже.
Гидеон захотелось дать ей в глаз, но вместо этого она сказала с деланой веселостью:
– Кстати, дурища, я разгадала твой тупой трюк.
Агламена не дала ей подзатыльника, что само по себе могло сойти за извинение – просто погрозила пальцем. Харроу удивленно вскинула голову, так что капюшон свалился, открывая короткие темные волосы.
– Серьезно? – поинтересовалась она, растягивая слова.
– Подпись твоей матери на моем патенте. Скрытое жало. Если я открою рот, подпись потеряет законную силу. Это плата за мое молчание. Хорошо сделано. Мне придется держать язык за зубами, пока все не закончится, и ты это знаешь.
Харрохак наклонила голову набок.
– А об этом я даже не вспомнила. Я думала, ты про шаттл.
В голове Гидеон как будто загудела сирена – громче, чем оба колокола, вместе взятые. Она почувствовала, как от лица отливает кровь, и бросилась вперед по проходу. На лице Харрохак были написаны невинность и непонимание. Агламена, схватившись за меч, встала между ними, топнув ногой.
– Что. С. Шаттлом, – с трудом спросила Гидеон.
– Его украли Ортус с матерью. Наверное, они уже улетели. У нее остались родственники на Восьмой, и она воображает, что их там примут.
Увидев лицо Гидеон, Харроу расхохоталась:
– С тобой всегда так просто, Сито. Ты не представляешь.
Раньше Гидеон не знала, что такое разбитое сердце. Она никогда не заходила так далеко, чтобы кто-то его разбил. Она стояла на коленях на посадочной площадке, обхватив себя за плечи. От шаттла остались только выжженные кривые пятна на камнях. На Гидеон навалились серость, холод и безразличие. Сердце билось ровно и сильно, и горе было ровным и сильным. Она то ничего не чувствовала, то ее будто кололи ножами. Порой она просыпалась и ощущала медленно тлеющее внутри пламя, которое никогда не вырвется на свободу, но способно сжечь что угодно изнутри, а иногда ей казалось, что она уже где-то очень далеко отсюда.
У нее за спиной стояла Госпожа Девятого дома и смотрела на Гидеон без всякой радости.
– Я узнала о твоем плане только неделю назад, – призналась она.
Гидеон не ответила.
– Всего неделю. Я бы ничего не узнала, если бы не этот призыв. Ты все сделала правильно. Они сказали, что ответ можно передать с ранее заказанным шаттлом, если я захочу записать его на бумаге. Надо отдать тебе должное: тебя с этим вообще никак не связали. Я могла тебе и раньше помешать, но мне захотелось подождать до сегодняшнего дня. До того мгновения, когда ты решишь, что все-таки сбежала. Отнять его у тебя.