Гиперандрогения
Шрифт:
И она хотела закрыть дверь, но Собакин схватился за неё обеими руками (за дверь).
– Я могу, конечно, позвонить Глазову, – начал он. – И тот выпишет постановление на ваш допрос. И сюда приедут полицейские. И Вы поедете в отдел. И там будете сидеть часов пять, пересказывая всё по кругу… И Глазову, и помощнику его, Ручкину. И там душно, и накурено. И все будут смотреть только на Вас.
Он увидел, как Агнесса Павловна заколебалась.
– Я же предлагаю Вам пока что неформальную беседу… Узнаю всё, поеду дальше.
Вдовица сняла цепочку и резко
– А вот бить дверкой меня не надо, – сказал он поучительно и мягко вошёл, прикрывая её за собой. – Мне разуться?
– Не стоит, – ответила она и поплелась в дальнюю комнату, в кухню, шлёпая босыми ногами по дорогому линолеуму.
Собакин всё ж скинул свои туфли, зная, что они у него топчут, и как-то постыдившись оставлять чёрные грязные отметины на полу. Оглядывая узкий коридор прихожей с поклеенными бесцветными обоями и серым платяным шкафом, он прошёл вслед за хозяйкой, миновав пару тёмно-синих стеклянных дверей – в другие комнаты.
На кухне же был круглый стеклянный стол винного цвета и пара круглых стульев в такой же цвет на длинных ножках – вроде тех, какие есть в барах. На столе стояла початая бутылка вина, даже не просто початая, а почти выпитая, и два пустых бокала.
– Вы одна? – спросил он резко, оглядывая комнату с синим же кухонным набором: парочка шкафчиков, раковина, бесшумная махина холодильника. Тут ещё было большое окно, в солнечную погоду наверняка палило нещадно – занавески были такого же тёмного цвета. Раздвинутые.
– Одна-одна, – устало она ответила и начала наливать себе в бокал красное вино. – Будете?
– Не пью, – коротко ответил он, но в уме сделал ещё одну пометку.
– На работе, – кивнула она понимающе и залпом осушила свой фужер.
Он поморщился. И твёрдо сказал:
– На службе.
Агнесса Павловна ничего не ответила, просто закинула ногу на ногу и, опёршись локтём на стол, подпёрла свой острый подбородок ладонью.
Собакин мигом окинул её тонкие венозные ноги своим голубоглазым взглядом и перешёл сразу к делу.
– Расскажите, были ли враги у вашего мужа.
Агнесса Павловна отрывисто – и нервно – рассмеялась. Она уже достаточно охмелела, чтобы так себя вести.
– Да кругом. И всюду, – ответила она.
– Кто именно?
– Да быдло это, быдло! – воскликнула она. – Кто ж ещё? Когда ты успешный человек, ездишь на «ландровере», пьёшь вино за десять тысяч утром во вторник, всякое быдло тебе – враг. Все тебе завидуют, все только и ждут…
В другой комнате послышалось движение. Собакин обратил внимание, как дёрнулась Агнесса Павловна, но ничего не сказал ей. И так было понятно, что она тут не одна.
– А поподробнее? Что за быдло? Кто именно?
– Да мало ли кто, – уклончиво ответила она. – Вот, например, Склизякин. Партнёр его. Разругались в пух и прах пару недель назад. Как же мой милый был зол на этого придурка! Он же знал, что мой любимый собирался строить коттедж… И не один! А целый посёлок, и там уже договорился даже с администра-а-а-ци-ей… Фамилия у главного там такая… Разуваев. Или Бармалеев. Или ещё как-то. А Склизняков взял да и выкупил, выкупил! И захотел туда перенести приют для собак! Ну, выселяют собак-то? Слышали? Четыреста штук на улицу, и Склизякин вот и захотел… Хотя нет, это Разуваев-Бармалеев выкупил землю и приют переносить помогает, а Склизняков… он хотел… Он хотел выкупить землю, а мой любимый тоже не пальцем деланый. И… у главного в посёлке том фамилия не Бармалеев, я его с другим перепутала! У того Верхушкин. Или Пашин. Или как-то так.
– Благородно же, – перебил Собакин, впрочем, безучастно. Информация была путаной.
Вдова прыснула со смеху.
– Да он их всех перебьёт, а деньги себе в карман. Склизякин два раза за вечер кушает, а уж денежки-то как любит! Или это Разуваев?
– Так. Ещё кто? – Оперативник уже догадался, что какую-то более точную и ценную информацию ему от вдовы не удастся получить. Во всяком случае, пока что.
– Ну… Вся его компашка. Вся эта «Красная Греция». А я ему говорила, продай ты её… И поедем в настоящую Грецию. Хоть тому же Склизякину. Он высоко метит. У него знаете где завязки есть? Ууу, тендеры-то разыгрывают… – она осеклась и мрачно искривилась, поняв, что наболтала лишнего. Проклятое винцо! – Это был Разуваев!
– Его сотрудники недолюбливали? – спросил оперативник прямо, пропуская мимо ушей путаницу из похожих фамилий.
– Да, – кивнула она. – Вот кто-то из них его и убил.
– Водитель бы указал, что среди них есть похожий по комплекции человек, – сухо выговорил Собакин и сделал пару шагов к выходу. – Но он ничего не сказал такого.
– Может, он сам вообще и убил? – серьёзно спросила она.
– Разберёмся, – пообещал Собакин после недолгой паузы. Дамочка эта явно что-то темнила. Учитывая, что она не могла запомнить фамилии партнёров мужа (или не хотела говорить прямо).
Он сделал ещё два шага до комнаты, из которой слышал шум, и спросил ещё раз:
– Так говорите, что Вы одна?
– Да… Но я…
Собакин быстро ухватился за ручку двери и рванул её на себя: там предстала голубая спальня с большой мягкой кроватью, одеялом стелившаяся по полу. У одной стены стоял шкаф с зеркальной поверхностью, но не купе, а обычный, на другой висела картина. Заснеженные вершины. Всё в спальне было в два тона – в синий и голубой.
– Да что Вы себе позволяете! – вскрикнула она пьяно и подскочила из-за стола. – Это уже слишком!
Собакин мельком осмотрел комнату. На полу лежали чёрные кружевные трусы, постель расправлена – вся в пятнах. Валяется небольшая жёлтенькая упаковка…
– Убирайтесь! – крикнула она и толкнула его в плечо.
Собакин холодно же посмотрел на неё и немного улыбнулся.
– Извините, Агнесса Павловна, я больше так не буду, – сказал но, но бесцеремонно вошёл в спальню и направился к шкафу. – Что говорите, Вы одна дома?
– Одна, одна, одна! Убирайтесь, я полицию вызову! – но голос её звучал истерично.