Гиперандрогения
Шрифт:
– А что, если я Вам скажу, что есть ещё один подозреваемый, – заметил Собакин. – И он сейчас здесь.
– Я?! – воскликнула она.
– Нет, что Вы, Вы тут ни при чём.
Собакин подошёл к шкафу и взялся за ручку. Затем медленно попытался открыть. Дверцы не поддались.
– Да я на Вас жаловаться буду! – крикнула Агнесса Павловна. – Вашему начальнику! Или его начальнику! Или кому угодно! Да я до генерала дойду, да вы все повылетаете у меня!
Собакин ничего не ответил, но продолжал остервенело дёргать ручку шкафа, пока она не открылась. Он увидел перед собой… Кучу рубашек. Просто тьму-тьмущую.
– Что, фетишист чёртов, убедился?! – крикнула она и нервно рассмеялась. – В нём просто дверцы заедают. Можешь взять вон те чулки себе!
Собакин молча пошёл прочь, даже на неё не глядя. Перед тем, как выйти из квартиры, он сказал:
– Из города никуда не уезжайте, будьте так добры, Агнесса Павловна. И запоминайте мой номер. Пригодится.
И дважды назвал одиннадцатизначное число, стараясь разбить по три цифры. Он был уверен, что, несмотря на всю её пышность и браваду, номерок она попытается запомнить. На всякий же случай.
– А Вы себя кем мните? – спросила она, когда он уже вышел на лестничную клетку. – Холмс? Фандорин? Агата Кристи? Может быть, Николаев Лёша?
– У Вас логическая ошибка, – сказал он. – Один лишний. Один – не персонаж.
– Да? – спросила она и прищурилась.
– Вместо Агаты Кристи Вы должны были сказать мисс Марпл. Всего доброго. Номерок-то, номерок-то не забудьте! – он повторил цифры в третий раз, медленнее.
– Тоже мне, сыщик великий! – крикнула она ему вслед. – Логик хренов!
– Зовите меня… Соколова Варвара Михайловна, – ответил он ей, даже не обернувшись.
– Кто это? Кто?!
Но он уже спускался на первый этаж.
ххх
Пока суд да дело, как говорится, время уже клонилось к двум часам. Но суть в том, что суда-то пока и не предвиделось: зацепки были, но результата ещё не предвиделось. Но сам Глазов молчал, не звонил, поэтому время ещё, определённо, было.
Конечно, вряд ли студенты университета замешаны в убийстве, это да. Но вот вдова… Явно темнит. С кем-то она весело проводила время, и это ещё предстоит узнать, но пока предстояло ехать в офис: если Игоря-водителя отпустили уже, он растрезвонил всем в «Красной Греции», что произошло и что будет дальше.
Ехать пришлось очень долго. Хоть солнце стало и выглядывать, теплеть не начало, и Собакин по-прежнему наблюдал людей по тротуарам, снующих в тёплых куртках. Он знал, что на Паршутов проспект можно было ехать и по другой дороге, вот он и поехал по ней – через мост. Пусть дорога и длиннее, но зато он не поедет мимо места преступления… Почему-то ему не хотелось опять туда возвращаться, это могло сбить его со следа, опять пустить все размышления по кругу. Нужен был свежий взгляд.
По мосту сновало много внедорожников, седанов, пикапов, фургонов. Даже попалась парочка бензовозов, бесшумно мигающих своими оранжевыми «мигалками»… После моста начиналась обширная стройка – целый район там возводили, движение было чуть заторможено… По сторонам от дороги стояли треугольные красные знаки, сновали строители в оранжевых касках, стояла большая замызганная цементом бетономешалка… Возводили тут новый элитный район, несомненно… Пока ещё был сезон, но скоро окончательно
«Что-то затянули они», – думал он, разглядывая строителей. Кто-то курил, кто-то потирал лоб грязной перчаткой.
Может, подрядчик был недобросовестный. Может, заказчик с оплатой опоздал. Может, ещё что-то.
«Склизякин, – подумалось ему. – Или Склизняков».
Да, хоть вдова и пьяна была, но Собакин не думал, что она врала в этом вопросе… Пьяные часто рассказывают, что у них на уме. А если хотят соврать, то получается это у них крайне развязно и фальшиво.
«Склизякин – бывший партнёр Жирова. Стало быть, к нему тоже надо заехать на «огонёк». Но – позже. Сейчас предстоит беседа с подчинёнными Жирова. С бывшими».
Хоть Паршутов проспект и горел сами разными вывесками, «Красную Грецию» Собакин заметил сразу, как выехал на него – приземистое одноэтажное здание с красной, кричащей крышей. Как петушиный гребень. Или бычье сердце. Что-то такое.
Забавно, но и здешний охранник тоже был дядечкой в возрасте, и тоже сначала не хотел впускать Собакина, мотал своей маленькой головкой, посаженной на тонкую шейку, утопавшую в белом воротничке. Дескать, иди отсюда, господин хороший! Закрыты мы сегодня…
«Я что, так плохо выгляжу? – подумал с усмешкой Собакин, потрясая «корочкой».
– Открывай, охранитель! Открывай, полиция! Видишь?
Тот видел и всё же открыл.
Холл «Красной Греции» действительно был почти красный, но наполовину – верхняя часть стен была выкрашена в кремовый, но не в белый, а такой цвет, каким бывает крем с примесью шоколада, а вот нижняя – в красный, но в тёмный. Справа у входа была пристройка для охранника, у противоположного угла – стол секретарши с бледной лампой.
К ней-то Собакин и направился, поднимая на ходу удостоверение.
Высокая блондинка в бежевом пиджачке и коротенькой бежевой юбочке начала подниматься на своём месте, открыв испуганно рот. Она вся побледнела так, будто Собакин поднимал пистолет (или нож), а не документы.
– Кто на месте? – спросил он, но блондинка начала запинаться растерянно. – Успокойтесь! И отвечайте, как Вас зовут и кто на месте?!
– Светлана меня зовут. Светлана Камышова, – пролепетала она. – А на месте никого и нет… Все разъехались. Только Игорь приехал. Ну… То есть… Он приехал, а они разъехались, это буквально сейчас вот было… Они всё расспрашивали его, а он ничего толком…
«Конечно, кто бы мог подумать», – пронеслось в голове Собакина.
– Давайте, звоните им. И пусть все придут и приедут обратно. Сейчас же. Так и скажете: оперативник уголовного розыска по делу об убийстве Жирова.
Блондинка не просто побледнела; она даже побелела.
– Где кабинет начальника был?
– Вон он. Самый последний… Крайний по коридору.
– Теперь можно говорить «последний», – бросил Собакин без улыбки и пошёл туда, готовясь раскрыть коричневую лакированную дверь, на которой вальяжно сверкала позолоченная дощечка с надписью «ДИРЕКТОР». – Как не босс-то?
Собакин открыл дверь и изумился. Он думал, что Игорь приехал и где-то находится, но он приехал и стоял здесь; не просто стоял, а припал к жидко-кристаллическому компьютеру, испуганно, застуканно глядя на вошедшего.