Гиперандрогения
Шрифт:
– Вот так встреча, – невесело буркнул Собакин. – Чегой-то Вы тут делаете, Игорь Николаич?
Тот не отвечал, но опер видел, что металлические ящички рабочего стола и небольшого шкафа, вывернуты. Что на полу лежит куча каких-то бумаг. Что водитель вцепился в мышку и клавиатуру компьютера и теперь так смотрит, так смотрит!..
– Я даже не знаю, как Вы это сейчас всё будете объяснять, – продолжал Собакин, подходя к свободному серому стульчику с металлической спинкой. Он стал снимать свою чёрную куртку, оставшись в очень тёмно-зелёной водолазке и
Игорь хлопал глазами и беззвучно открывал и закрывал рот: по лицу его катились большие капли пота… Неизвестно, о чём он думал, но руки от компьютера всё же отлепить смог. И поднял их, но не над головой, а как-то посередине. Игорь Николаевич был довольно крупным мужчиной, упитанным, но сейчас испугался и выглядел как-то совсем уж по-ребячески, будто сбросил лет десять.
– Я ещё раз повторяю, – тихо начал Собакин. – Что Вы тут делаете? Что Вы тут… Рыскаете? Отвечать!
С последним словом он хлопнул по столу так обеими ладонями, что где-то далеко ойкнула секретарша, а сам Тарасов Игорь Николаевич отскочил назад с самым что ни на есть скорбным видом.
Собакин поднялся и пошёл к компьютеру сам, думая, что ничего больше вспотевший водитель ему не скажет… Настало время самому посмотреть.
Собакин развернул экран к себе и увидел, что на стандартном рабочем столе было очень уж много всяких документов и папок. «Договор за номером первым»; «договор за номером вторым»; «третьим, четвёртым, двадцатым». «Налоговикам». «Тэцэшка». «Срочно». «Важно».
Бумаги, цифры. Ничего особенно существенного. Собакин краем глаза поглядывал на реакцию Тарасова, но тот будто бы как-то даже успокоился и, опустившись на кресло на колёсиках, на котором когда-то каким-то чудом восседал сам Жиров, отодвинулся чуть дальше.
Собакин напрягся и стал медленно водить мышкой по ярлыкам, продолжая наблюдать периферийно за движениями водителя. Тот, впрочем, продолжал пыхтеть, хоть больше почти и не суетился, но как-то изменилась его поза, когда он дошёл до папки «Благотворительность».
Собакин повернул голову и увидел, как водитель смотрит на него во все глаза, чуть ли не затаив дыхание. Оперативник кивнул и, больше ничего не говоря, вошёл в эту папку. Там было много всяких документов, конечно, но было и ещё кое-что… MP4. Видеоролик на двести с лишним мегабайт.
– Что это, интересно? Футбольный матч? Репортаж о Склизнякове? Что там?
Когда Собакин открыл этот видеоролик, он помрачнел куда больше прежнего. А в следующее мгновение почувствовал, как лицо его багровеет – от злости. Казалось бы, убеждённейший флегматик, а может так психануть…
На ролике была комната с приглушённым светом. Спальня. На кровати лежала девушка, даже девчушка, очень молоденькая, лет восемнадцати, не больше. Блондинка. Руки её были пристёгнуты к изголовью кровати, а острые локотки беспокойно шевелились… Беленькое же личико её переваливалось со стороны на сторону, она была то ли в беспамятстве, то ли под сильно действующими веществами. Но и это было не самое страшное.
Над ней стоял, прямо на этой же кровати, опёршись коленом на постель, покойный Жиров. Тут он был жив, гадко склабился… Одной рукой он расстёгивал её беленькую рубашку, а другой гладил по животу… И он гадостно, просто отвратительно лыбился, чуть ли не истекая слюной. Мерзкое его брюхо свисало вниз – он был полуголый…
В кадре появились ещё рука – с дорогущими золотыми часами, тоже мужская, с чёрными волосами, пытающаяся стащить с девчушки волнистую юбку…
На заднем фоне же, чуть поодаль, стоял… Игорь. Он тоже улыбался, расстёгивал ремень.
Собакин, превозмогая тошноту, схватил мышку и попытался выключить ролик. С первого раза ему не удалось попасть по «крестику» в углу, и он даже успел заметить, как черноволосая рука всё же смогла потащить вниз юбочку, обнажая белоснежные бёдра.
Опер издал какой-то неопределённый звук, полный угрозы. Какое-то рычащее «а». Протяжное. Он досадно опустил голову, закрыв глаза… Но всего лишь на мгновение. Когда он обернулся к замеревшему Игорю, глаза его сверкали от невероятной ярости.
– Да там всё было добровольно, – пролепетал он. – Это просто была такая игра. Понимаешь?!
Собакин пытался совладать с собой, вдыхая и выдыхая шумно воздух… Ему стало необычайно душно в помещении. Он пытался удержаться, но не смог.
Быстро подпрыгнув к Игорю, он схватил его своими руками и долбанул его головой об стол, прижал, а сам наклонился, близко наклонился к его уху и горячо зашептал:
– У тебя есть дети, урод, а? Есть дети у тебя?
Игорь стонал и пытался скинуть с себя разозлённого Собакина, но ему это не удавалось.
– Отвечай!
– Есть, есть у меня сын, – простонал тот. – Отпусти, псих!
– А у меня нет, – продолжал Собакин. – Я бесплоден. Так бывает, представляешь? И часто мужикам хочется сына, а мне всегда хотелось дочь. Понимаешь, урод? Так вот это – тоже чья-то дочь… А вдруг это была бы моя дочь, например? Слышишь, урод? Или – твоя? Как тебе это? КАК ТЕБЕ? Хотел бы, чтобы с твоей дочерью это делали? Хотел бы?!
– Нет…
– ХОТЕЛ БЫ?!
– Нет,.. Нет…
– ХОТЕЛ БЫ?! – заорал ещё пуще Собакин. – ХОТЕЛ БЫ, ЧТОБЫ ЭТО ТВОЮ ДОЧЬ ТРОЕ УБЛЮДКОВ ПРИВЯЗАЛИ К КРОВАТИ?!
– НЕТ! НЕТ! ОТПУСТИ, ПСИХ!
Собакин отступил на шаг, пытаясь взять себя в руки.
– Никто бы не хотел, да? – спросил он слабо, и только потом увидел, что секретарша стоит в проходе, уцепившись в дверь, будто она была её полным спасением. – Что там, Светочка?
– Бухгалтерша и замрук сейчас подъедут, а юристка сказала, что пусть её следователь вызывает на допрос по форме, она не поедет к Вам…
– Ну, ладно, – сказал Собакин, возвращая к себе самообладание и приглаживая рукой взъерошенную копну у себя на голове. – Ты пока тоже задержись, хорошо?