Гладиатор из будущего. Дилогия
Шрифт:
Спартак и Арезий кинулись обнимать Эмболарию. Рес, потрясая мечом, на радостях издал громкий боевой клич фракийцев.
Мне стало дурно. Я выбежал из шатра. Полной победой завершилось и ночное нападение отряда Крикса на другой римский лагерь у южного склона Везувия. Воины Крикса перебили около двух сотен римлян, всех остальных обратив в бегство. По приказу Спартака, восставшие перетащили палатки и брошенное римлянами оружие из малого лагеря в большой. Сюда же прибыли наши женщины из стана на Везувии, которые привели с собой всех наших лошадей и мулов. Поскольку доспехов и оружия имелось теперь в достатке,ПРЕТОР ВАРИНИЙ
В полуденные часы, когда солнце безжалостно припекает и в лагере все прячутся в тени полотняных навесов и в палатках, я старался выбираться в лес, до которого было совсем рядом, и подолгу бродил там в одиночестве.
После разгрома отряда претора Глабра в стан Спартака всего за несколько дней сбежалось около двух тысяч невольников со всей округи. В основном это были люди, достаточно настрадавшиеся в неволе, загрубевшие от тяжелой работы и частых побоев, накопившие в своем сердце столько мстительной злобы, что порой звериные замашки подавляли в них жалость и сострадание. Получив в руки оружие, эти люди стремились поскорее пустить его в ход, они рвались убивать римских граждан, свободных италиков, вольноотпущенников… Многим из них казалось, что наступают времена Сатурнова царства, о котором так любят рассуждать оборванцы-философы, и скоро на всей земле не останется знатных и богатых людей, поскольку все это сословие будет поголовно вырезано восставшими рабами.
В нашем стане обожал разглагольствовать об этом гладиатор Эмилий Варин, назначенный сотником.
Мне были неприятны такие разговоры и настроения. А скопище вооруженных озлобленных рабов, собравшихся в стане Спартака, и вовсе внушало мне опасение. Я не мог себе представить, каким образом Спартак и его ближайшие сподвижники будут управлять этой свирепой оравой, когда численность восставших возрастет до десятков тысяч. Беглые рабы шли и шли к Спартаку ежедневно группами и в одиночку. Среди них были женщины, дети и старики, но все же в большинстве своем это были юноши и зрелые мужчины, как раз годные для военного дела.
Гладиаторы, ставшие сотниками, были обязаны утром и в вечернее время, когда не палит зной, заниматься обучением вверенных им людей владению оружием и сложным маневрам в боевом строю. Военная наука весьма трудна в освоении, и тех, кто был нерадив или выказывал свой строптивый нрав, по приказу Спартака, отправляли в лес заготовлять тонкие бревна для лагерного частокола. Судя по тому, что в лесу каждый день не умолкал перестук топоров и треск веток падающих деревьев, нерадивых воинов в рати Спартака было предостаточно.
Сегодня на прогулку по лесу со мной увязалась Фотида. Одета она была просто и в то же время нарядно, в короткую голубую тунику из тонкого египетского виссона. Когда я и Фотида вышли из ворот лагеря, то двое дозорных на сторожевой вышке из толстых жердей проводили нас многозначительными ухмылками. Мол, ясно, за какой надобностью эта парочка направляется в лес!
Беглых рабынь в нашем стане было много, и любовные истории здесь вспыхивали постоянно. Немало парочек уединялось в чаще леса и днем, и в темное время суток, тайны из этого тут никто не делал. Я уже успел обратить внимание на то, что нравы этой рабовладельческой эпохи совершенно лишены ханжеского налета. Блуд и любовные ухаживания никем не порицались, хотя и высмеивались при случае, особенно среди сельского населения.
Какое-то время мы с Фотидой шли молча, пройдя озаренный жарким солнцем луг и углубившись в лес. Я молчал — не потому, что хотел. Просто не знал, о чем говорить. В стане на вершине Везувия я часто виделся с Фотидой. По ее взгляду и прикосновениям ко мне я сознавал, что желанен ей как мужчина. Но для интимного уединения на горе не имелось никакой возможности. К тому же в условиях постоянных трудностей и опасностей меня совершенно не занимали мысли о женских прелестях. Теперь условия жизни восставших рабов резко поменялись в лучшую сторону. И неистовый плотский жар, снедавший Фотиду, с некоторых пор стал одолевать и меня. Особенно я чувствовал это, когда Фотида случайно или намеренно соприкасалась со мной плечом или рукой при наших встречах в лагере.
Отправившись со мной на эту прогулку, Фотида не скрывала от меня, что надеется на нечто большее, чем просто гуляние под сенью деревьев.
Это чувствовалось в тех взглядах, какие она бросала на меня. Когда мы углубились уже довольно далеко в лес, а я продолжал хранить молчание, глядя себе под ноги, Фотида решилась, наконец, заговорить первой.— Вот мы и одни, вдали от посторонних глаз, — негромко сказала она, мягко тронув меня за руку. — Это же замечательно, Андреас! Здесь нам никто не помешает наслаждаться взаимными ласками…
Я остановился и повернулся к Фотиде. В этот миг она показалась мне необыкновенно красивой. В ней было столько гибкости и грации! Ее большие темные глаза глядели на меня с нескрываемым вожделением.
Стиснув пальцами ее упругие груди сквозь мягкую ткань виссона, я промолвил, сам не зная зачем:
— Помнишь, как мы сражались у могильного холма. Ты тогда чуть не убила меня.
— Глупый, я тогда спасла тебя от смерти, — прошептала Фотида, потянувшись ко мне губами.
Я крепко обнял Фотиду, наши уста соединились. Где-то в глубине леса раздавался дробный стук дятла. С другой стороны вдалеке слышались глухие удары топоров по стволам деревьев, пробуждавшие отголоски далекого эха на лесистых склонах Везувия. Лес обдавал прохладой наши обнаженные тела, сплетенные воедино, вспотевшие от торопливых жадных движений, пробуждающих сладостную истому в груди и чреслах. Земля, покрытая редкой травой и сухими листьями, согревала нас своим теплом. Затем, лежа рядышком на спине, нагие и умиротворенные, мы смотрели на сочную колышущуюся от ветра листву ясеней и платанов, в которой запутались яркие солнечные зайчики. Птицы, пролетая над нами, казалось, совсем не пугались нас.— Андреас, сегодня ты наполнил меня своим семенем, — сказала Фотида, — а я сейчас в таком состоянии, что легко могу забеременеть.
Погруженный в свои мысли, я не сразу уловил смысл сказанного Фотидой.— Мы теперь свободные люди, — продолжила Фотида чуть погромче, — значит, и наши дети тоже будут свободными людьми.
— Где же мы будем жить, Фотида? — спросил я. — Эта земля принадлежит римлянам, за нее они станут драться отчаянно! Войск и полководцев у римлян много.
— Спартак не горит желанием оставаться в Италии, — промолвила Фотида. — Спартак намерен вывести всех примкнувших к нему рабов через Альпийские горные проходы в Иллирию или Нарбонскую Галлию. Об этом мне поведала Ифеса.
— Что ж, это самое верное решение, — проговорил я, обняв за талию прильнувшую ко мне Фотиду. — Пойдем за Спартаком и мы с тобой, поселимся где-нибудь за пределами Италии.
В моей голове возникла тоскливая мысль: «Неужели мне суждено мыкаться в этой эпохе до конца своих дней! Если такой исход для меня неизбежен, то лучше мне взять в жены Фотиду, которая умеет за себя постоять. Да и внешне Фотида почти точь-в-точь вылитая Регина. Помня о Регине, оставшейся в будущем, я буду любить Фотиду здесь, в далеком прошлом!»