Гладиатор из будущего. Дилогия
Шрифт:
Покуда Фабия объясняла супругу, кто я такой и зачем предстал перед ним, во мне стремительно нарастало сожаление и беспокойство по поводу моего столь спонтанного визита в этот дом.
На вид сенатору Долабелле было лет семьдесят, это был совершенно седой, но еще крепкий старик с прямой осанкой. У него был недружелюбный взгляд, разговаривал он громким, как труба, голосом. Все, что он услышал от Фабии, не просто рассердило его, но привело в неистовое состояние. Он говорил о женской глупости, которая, по его мнению, лишь добавляет хлопот мужьям и правителям государства, ибо женщины не в состоянии отличить истинную добродетель от показного благородства. Все душевные порывы женщин есть сплошные эмоции, начисто лишенные здравого
– Ты выступаешь заступницей этого злодея, место которого на кресте, а не в моем доме! – гневно молвил сенатор Долабелла, тыча в меня пальцем. При этом его взгляд метал молнии на Фабию. – Ты твердишь мне об унижениях, перенесенных тобою в стане восставших рабов, от которых тебе помог спастись этот юноша. Мне непонятно, в чем его заслуга? В том, что он не насиловал тебя, как прочие гладиаторы? Насколько мне известно с твоих слов, дорогая, ты смогла сбежать из лагеря рабов на Везувии в тот момент, когда гору начали штурмовать легионеры претора Глабра. Вдобавок, тогда же случилась сильная гроза, это и помогло тебе незаметно выскользнуть из логова мятежников. В таком случае, милая моя, твоим спасителем является Юпитер-Громовержец, а не этот раб! – Сенатор снова ткнул в меня пальцем.
Я чувствовал себя крайне неловко. Мне было неприятно слышать все это еще и потому, что здесь же во дворике находилась служанка Галерия, переводившая свой недоумевающий взгляд то на меня, то на Фабию, то на своего грозного господина. Было видно, что речь сенатора Долабеллы произвела на нее сильное впечатление.
Фабия держалась с невозмутимым видом, не сводя своих лучистых глаз с лица рассерженного мужа; морщинка досадливого недоумения прорезала ее чистый белый лоб. Время от времени она поводила плечами, как будто ее слегка знобило. Она не пыталась перебивать супруга и как-то возражать ему, видимо, сознавая, что это бесполезно.
А сенатор Долабелла между тем продолжал:– Беглые гладиаторы раздули невиданное по размаху восстание рабов на юге Италии, спалив дотла сотни латифундий, разорив десятки сел и городов! Тысячи римских граждан и италиков погибли от рук этих гнусных злодеев за прошедший год. Даже римские войска оказались бессильны перед этим злом, подобным чуме. Оба консула этого года, стыдно сказать, разбиты наголову мятежниками, претор Аррий пал в сражении, а на днях пришло известие, что Спартак разбил под Мутиной Гая Кассия Лонгина, наместника Цизальпинской Галлии. Отцы-сенаторы надеялись на то, что Спартак уберется со своей стотысячной армией насильников и убийц из Италии через Альпийские горные проходы, но не тут-то было! Гонцы, прибывшие от Гая Кассия, сообщили, что Спартак повернул свои гнусные полчища на Рим! – Сенатор Долабелла вскинул руки кверху. – Боги окончательно отвернулись от нас! Римские знамена покрыты позором! Я сочиняю речь, с которой должен сегодня выступить в сенате, а ты, дорогая, отвлекаешь меня от этого. – Сенатор Долабелла вновь сердито воззрился на жену. – Да еще смеешь просить меня, чтобы я взял под свое покровительство беглого гладиатора, сподвижника Спартака! Ты просто спятила, милая!
– Андреас порвал с мятежниками, – заметила Фабия, смело глядя в глаза мужу. – Я же сказала тебе об этом с самого начала, дорогой.
– Кто может поручиться, что твой Андреас вновь не примкнет к Спартаку, как только войско восставших рабов подступит к Риму. Кто? – Сенатор Долабелла сделал паузу, взирая на супругу.
– Я могу поручиться, – произнесла Фабия, не желая уступать мужу.
Сделав небрежный жест рукой, сенатор Долабелла направился в атриум, всем своим видом показывая, что он не желает продолжать этот бессмысленный разговор.
Повернувшись ко мне, Фабия в отчаянии всплеснула руками. На ее прекрасном лице отразились досада и разочарование.
Я
Стоя возле маленького зарешеченного окошка под самым потолком, я расслышал гневную перепалку между Фабией и ее супругом. Фабия настаивала, чтобы меня немедленно выпустили на свободу, на что сенатор Долабелла громко и властно заявил, мол, за укрывательство беглого гладиатора его могут отчислить из сената. «Наша республика ведет труднейшую войну с полчищами восставших рабов, и твои благородные порывы теперь совершенно неуместны, моя милая!» – заявил Фабии суровый сенатор.
Я оглядел место своего заточения. Это было небольшое помещение с каменными стенами и потолком, с земляным полом, густо посыпанным древесными стружками и опилками. Свет проникал сюда через два небольших оконца, выходивших на внутренний дворик. У одной из стен стоял верстак, на котором недавно явно строгали доски, тут же стояла новенькая скамья, сколоченная из белых свежеоструганных кленовых досок и брусьев. В углу справа от двери стояли три толстые необработанные доски, распространявшие смолистый запах сосны. В этом подвале, судя по всему, была столярная мастерская.
Сняв плащ, я свернул его в скатку, которую подложил себе под голову, улегшись на скамью. Мои мысли крутились вокруг того, что я услышал из уст сенатора Долабеллы. Значит, Спартак дошел до Мутины, разбил наместника Гая Кассия и повернул отряды восставших на Рим! Если численность войска Спартака, по слухам, достигла ста тысяч человек, стало быть, с ним соединился отряд Крикса. Теперь армия восставших рабов и впрямь представляет смертельную угрозу для Римской республики!
Я не заметил, как уснул, поскольку совершенно не выспался в прошлую ночь. Мне приснилась моя московская квартира, где я пил чай с пирожными в обществе Регины и ее экзальтированной подруги Майи. Мы обсуждали что-то совершенно обыденное и будничное, не то пейнтбол, не то кого-то из наших общих знакомых, при этом смеясь и подшучивая. На экране включенного телевизора мелькали, сменяясь, музыкальные клипы. Сон был так осязаем, так реалистичен для моего сознания, что, пробудившись от какого-то постороннего толчка, я сильно растерялся при виде подвальных стен, густого полумрака, пропахшего древесными опилками, и склонившейся надо мной стройной девичьей фигуры в длинном светлом одеянии со множеством складок.
Девичий голос что-то тихо произнес на латыни, но я не уловил смысла фразы, так как в моих ушах еще звучали голоса Регины и Майи. Кроме этого в моей голове назойливо крутился отрывок из клипа Глюкозы с бесшабашным попсовым мотивчиком:
«Гуляй, Россия! Танцуй, Европа! А у меня самая, самая, самая красивая попа!..» Галерия – а это была она – вновь коснулась моего плеча. Ее голос прозвучал чуть громче:– Проснись, Андреас! Я принесла тебе поесть.
Я сел, свесив ноги на земляной пол. Окружавшая меня действительность наполнила мою душу неизбывной тоской. До каких же пор мне еще мыкаться в этой древнеримской эпохе!
Присев рядом, Галерия постелила на скамье кусок плотной ткани, разложив на нем какие-то фрукты, пирожки, сыр и свежую зелень. Посреди этих яств Галерия водрузила маленький сосуд с каким-то напитком.
Я первым делом поднес ко рту сосуд, сделав из него несколько глотков. В лекифе оказался гранатовый сок.