Гладиаторы «Спартака»
Шрифт:
Праздник продолжался ровно неделю.
В понедельник музей был выходной.
В это день «на халяву» посмотреть «голую Венеру» пришло все местное начальство во главе с мэром города. Невысокого росточка, крепкий, в сопровождении четырех охранников мэр медленно прошелся по залам и, остановившись перед «Венерой и амуром» Лукаса Кранаха, веско заметил:
— Что время с людями делает! Помельчали бабы, помельчали.
И уехал на дачу.
После него пошли чиновники помельче.
Президент Республики Карелия все это время заседал в Совете Федерации и картину не видел. Вернулся во вторник и, будучи человеком внутренне воспитанным и демократичным, приехав на площадь Кирова, встал в общую очередь. Весть о том, что сам Катанандов стоит в очереди, быстро облетела алчущих прикоснуться к прекрасному, и очередь из вежливости пошла быстрее. Так что президент не успел даже замерзнуть. Но имидж его в народе сильно подрос.
А в среду утром, когда Наталья Романченко, как всегда, первой пришла в музей, по-хозяйски прошлась по залам, выглянула в окно, одобрительно отметила вновь выстроившуюся змейкой к музыкально-драматическому театру очередь, и прошла в последний зал, ее ждало очень сильное разочарование. С трудом его можно было сравнить с тем разочарованием, которое она испытала в юности, когда молодой красивый лейтенант, уехав к месту назначения, так больше и не появился, и не написал с места дислокации своей части. Его звали Витя.
Знаменитой картины великого немецкого художника Лукаса Кранаха Старшего «Венера и Амур» не было!
На месте были толстые решетки, по словам инженеров с Онежского тракторного завода, не поддающиеся распилу.
На месте были датчики, установленные охранной фирмой «Ребус», которые гарантировали, что лазерная система защиты не может быть отключена «по определению». На месте был даже вооруженный автоматическим оружием и рацией охранник фирмы «Ребус». Ребус, однако, заключался в том, что охранник сладко спал, положив русую кудрявую голову на колено деревянной русалки работы местного скульптора Геннадия Лакинена, у входа в зал.
Все картины в зале были на своих местах.
Кроме заключенной за тюремную решетку работы Кранаха.
Вначале раздался безумный крик Натальи Романченко, а уже потом — дикий вой включенной ею сирены тревоги.
Однако объявленная через пять минут министром внутренних дел республики Александром Истоминым операция «перехват» ничего не дала. Истомин был настоящим профессионалом, к тому же человеком, как и многие другие министры, честолюбивым и гордым. Он просто не мог допустить, чтобы в республике, где он родился, вырос и дорос до министра, могло случиться такое ЧП.
Самолеты из Петрозаводска давно не летали из-за дороговизны билетов. Но на всякий случай военная тревога была объявлена на военном аэродроме «Бесовец». Хотя и военные самолеты из-за отсутствия керосина давно не летали. Были перекрыты: выход из Онежской губы в Онежское озеро, все шоссейные дороги из Петрозаводска на север к Мурманску, на юг — к Ленинграду-Петербургу, на восток — к Архангельску и на запад — к финской границе.
Граница была перекрыта наглухо. Мышь не проскочит.
Проверялись даже поезда, уже ушедшие от станции Петрозаводск на север и юг, и автотранспорт на дорогах соседних областей. Командир вертолетного полка, мобилизовав все резервы горючего, поднял свои «стрекозы» в воздух для барражирования над шоссейными дорогам, идущими от столицы Карелии к финской границе.
Александр Истомин и новый энергичный прокурор Карелии Владимир Рогов вышли каждый по своим каналам на соответствующие структуры соседней дружественной страны.
Особенно тщательно обыскивали иномарки на дорогах и внешне интеллигентных людей — в поездах, машинах, на границе. Шмонали большие чемоданы, а в особых случаях делали и личный досмотр.
А в это время картина Лукаса Кранаха уже подъезжала к городу Москве, тщательно свернутая трубочкой, упакованная в старую клеенку и сунутая вместе со спиннингом в рваный парусиновой чехол. Она лежала на самой верхней, третьей, полке общего вагона поезда Мурманск — Москва, за спиной небритого, плохо одетого гражданина, сильно пахнущего фальшивой водкой и луком.
Однако гражданин, пахнущий плохой водкой и луком, лишь делал вид, что спит.
А перед глазами у него проносилась минувшая ночь.
Он довольно усмехался небритым подбородком и заросшими седым жестким волосом щеками, и видел все в подробностях...
Как он приехал в Петрозаводск в двухместном «СВ» фирменного поезда «Карелия», как вышел на привокзальную площадь, легко нашел такси, без звука выложил просимые 50 рублей за то, что наглый водитель провез его три квартала до местной гостиницы «Северная», получил ключи от заказанного заранее номера, предъявил фальшивый, но очень хорошей работы паспорт на имя Валерия Анатольевича Тольского, предупредил, что, когда завтра приедет супруга — Анна Митрофановна Цунская, ей нужно без споров отдать ключ, если мужа не будет в номере. Этот хорошо одетый и прямо держащийся господин лет 50 легко поднял чемодан желтой свиной кожи и поднялся к себе в номер....
Спящий или делающий вид, что спит, небритый господин в поезде Мурманск — Москва как бы видел себя со стороны.
Вот он поднялся в номер, разделся, принял душ, побрился, натер докрасна сильное лицо французским одеколоном, сдернул покрывало с одной из постелей, вторая предназначалась мифической Анне Цунской, и, натянув нежную, ласковую байковую пижаму, нырнул под одеяло.
Он всегда плохо спал в поездах...
Будильник он не включал. Всегда пользовался внутренними часами.
В 19:00 господин Тольский проснулся, снова принял душ, на этот раз холодный, докрасна отдраил себя жестким гостиничным полотенцем и спустился в ресторан.
Перед операциями он всегда плотно ел.
Из отеля он вышел в той одежде, в которой приехал — короткой черной кожаной куртке «Хьюго Босс», черных джинсах, мокасинах на толстой подошве и в черном берете, скрывавшем его седые виски.
Выйдя из отеля, он свернул налево, прошел по бывшей улице Энгельса и, уже пройдя по ней, задумался: а может, названия и не меняли с тех пор, как лет двадцать назад он был здесь, тогда еще с совсем мирной задачей: друзья вытащили на рыбалку, говорили, на Онеге чудо: сиг идет....
Улица имени Карла Маркса, однако, оказалась переименованной в дореволюционную Мариинскую. По ней господин Тольский и дошел до площади Кирова. Площадь, правда, тоже стала называться иначе — Театральной (на нее выходили четыре театра), но памятник Кирову с вытянутой вниз рукой стоял на месте, как и двадцать лет назад.
На ceвepe рано темнеет. В восемь вечера идентифицировать себя на местности можно было только благодаря фонарям, расточительно украшавшим Театральную площадь.
Площадь в этот час была пуста: публика уже заполнила залы трех театров. Четвертый — Финский — давно был на ремонте. Жилых домов на самой площади не было. В Музее, работавшем до 19:00, погас свет. Светилось только окошко на втором этаже, в зале, где демонстрировалась картина Лукаса Кранаха. Но как раз она-то и интересовала гостя карельской столицы.