Главное управление
Шрифт:
Ни малейшего сочувствия я к этим паразитирующим на моем городе пришельцам не испытывал. Как, впрочем, и симпатий к налетчикам в форме, облепившим их, как осы гусениц.
– Вы можете подождать в машине, вам все принесут… – с настойчивой ноткой в голосе порекомендовал мне лейтенант, незаинтересованный в высокопоставленных свидетелях потрошения подведомственной публики.
Я понял: передо мною система, противостояние которой бессмысленно. Тупая, безжалостная, устоявшаяся схема, основанная на инстинктах, восприимчивая к внешним руководящим воздействиям, схожая со слоном в узде.
Но что для слона – узда? Предмет договора, инструмент соблюдения приличий на основе непротивления, плата за корм.
– Работайте… – равнодушно обронил я, направляясь к выходу.
А что скажешь еще? Да сам министр бы не сподобился ни на что иное. Налет плановый, по существу, злоупотреблениями покуда не пахнет, да и какие тут злоупотребления? Кто и где их видел?
Горилообразный Смирнов приволок к моей машине пару баулов. Интересоваться их содержимым я даже не стал.
Служивый козырнул для порядка, мимоходом, я кивнул рассеянно и поехал в Управление.
– Во ребята живут, а? – позволил себе реплику шофер, вмиг уяснивший все тонкости и финал нечаянного сюжета моего шопинга.
– Сообразно политике и нравам страны, – буркнул я.
А у ворот конторы, пританцовывая от нетерпения, меня уже ждал режиссер Миша.
Я вышел из машины, указал на него выскочившему из внутренней двери контрольно-пропускного пункта прапору:
– Это – ко мне…
И пока шли холлом и поднимались в лифте на надлежащий этаж, популярный деятель искусства поведал торопливо, что взял деньги на проект грандиозного фильма у одного олигарха, но фильм, увы, провалился, недостача по прибыли составила пару миллионов долларов, и олигарх в самой циничной форме требует их возмещения.
Олигарх был из второго эшелона, принципиально коммерческого, от политики отдаленного. Прикрывался от ментов и от бандитов откупными Соколову и нашему прошлому воровскому отделу, расформированному еще Сливкиным, – ребятами весьма серьезными и отважными. Но моя с ними прошлая дружба не претерпела никаких изменений, за помощью по старой памяти они обращались ко мне частенько, и потому, преисполнившись стальной уверенностью в действиях, я набрал телефонный номер дельца, представился и попросил явиться его по официальному адресу для дачи необходимых объяснений.
– Слушай, ты, – нагло ответил он, – тебе твое место надоело? Куда лезешь? Наслышан, что ты беспредельщик и хам, но прямо сейчас я позвоню министру, и он – чрезвычайно, уверяю тебя, – заинтересуется твоими частными приблудами, полковник.
Да, нахальства этому малому было не занимать. Но полезно было бы занять информации. В том числе – о моих взаимоотношениях с Решетовым.
– Ну, коли мы уже на ты, – холодно ответил я, – то слушай сокровенное: ты, сявка, в лучшем случае чего-то тявкнешь Соколову жалостливое, а он тебя пошлет… далее свои миллионы зарабатывать. Но если вдруг и министр тебя выслушать умудрится, тебе куда дороже его внимание станет, чем обсуждаемый нами вопрос. А прежде чем пасть раскрывать, посоветуйся с шефом своей службы безопасности, он парень толковый, он тебе все разъяснит, в том числе – цену твоей дружбы с упомянутыми персонажами и твою цену в их глазах. И в моих, кстати. Нашел кем меня пугать! Ха! Теперь. Что Мише-то советовать? Писать на тебя заяву? Тогда завтра тебе вручат повестку. И поговорим уже не по телефону, а воочию. И посмотрим, как ты мне здесь потыкаешь.
Миша, присутствующий в кабинете при произнесении мною отповеди своему врагу, восторженно и очумело округлил глаза. И поднял оба больших пальца вверх.
Повисла пауза. Собеседник трудно и злобно о чем-то раздумывал, взвешивая двухсторонние аргументы.
– Я перезвоню Мише… – прозвучала, наконец, тяжело выстраданная через претерпевшие урон амбиции фраза.
Во, значит, какая обо мне слава витает… Даже забавно. А ведь отражается она от самоуправства и наглости моих нахрапистых оперов, не более того. Надо приструнить негодяев ох, как надо… Или – не надо? Чего отступать при бегстве врага из окопов?
Ну, и о деле. Мишу я выгородил, но что с того? Использовали меня по благости натуры и души моей голубиной и отделались лестной мимикой в выражении благодарности?
– Ты сколько с этого фильма спер? – положив трубку, спросил я Мишу, нахмурившись сурово.
– Да ты что! Там один минус! – замахал он руками.
– Миша… – понизил я голос и прищурился недобро. – Не надо врать. Опасно.
– Ну, сто тысяч…
– Опять врешь. Но ладно. Завтра – здесь же. Делить числа на цифру два умеешь?
– И… у меня нет проблем?
– Обещаю это тебе как творческий человек творческому человеку.
– Я думаю, Ольга в тебе не ошиблась, – закрывая дверь, прокомментировал он трагическим голосом и горестно наклонил голову, отчего-то напомнив мне бессмертный образ своего знаменитого папы, актера на все времена.
Я встал из-за стола. До совещания у Филинова оставались считаные минуты, но от совещания я решил отмежеваться, отправив на него заместителя – все равно пустое молотилово языками, ритуал во имя служебной дисциплины, подобный строевому утреннику, сверки рядов, ибо в делах – ничего существенного, одна текучка, сверху – никаких тревожных указаний, блаженный застой. Самое время отправиться домой, приготовиться к визиту гостей, праздно и весело проведя вечер.
И вечер под чан узбекского плова на жире из курдюка, печеном чесноке и сладком горохе, перемешанном с отборным рисом, удался на славу.
Писатель, оказывается, был мне известен, читал я его книжки, проникнутые ненаносным знанием милицейской профессии и умело приправленные неуемной фантазией построителя захватывающих сюжетов.
Этому парню можно было позавидовать. Он зарабатывал приличные честные деньги на своих опусах, носил полковничьи милицейские погоны и заведовал какой-то кафедрой при юридическом институте, являясь личностью неприкосновенной, авторитетной и неподвластной никаким кадровым сумятицам, тем более талантом его гордилось все руководство МВД. Он кропотливо, изящно и целеустремленно завоевал себе глубокую теплую нишу в солярии карательной системы, гарантированный пропуск в который не имели даже многозвездные генералы, включая всех предыдущих, и нынешнего министра.
Писателя, кстати, отличало еврейское происхождение, а потому – ловкий и гибкий ум.
Когда же в застольной беседе я деликатно заметил, что, описывая некоторые оперативные мероприятия госбезопасности, он грешит неточностями, гость, облизывая вилку, парировал, что в упомянутой структуре не служил, хотя и стремился туда, но не взяли, дескать, из-за национальной принадлежности. А потому пошел в милицейский профсоюз и одновременно в детективную литературу, решив, что каждый второй еврей – это потенциальный русский писатель, а его национальным признаком милиция исключительным образом облагораживается.