Главный процесс человечества. Репортаж из прошлого. Обращение к будущему
Шрифт:
Вообще в предвоенные годы расчетливый Шахт так смело тратил огромные деньги только потому, что был уверен: агрессивные войны вернут все с лихвой.
Даже мирный «аншлюс» Австрии стал поводом к тому, чтобы 400 миллионов шиллингов австрийского золотого запаса под видом слияния перекочевали в рейхсбанк. Далее таким же образом была ограблена казна Чехословакии. О странах и территориях, взятых вооруженной силой, и говорить не приходится.
Ведя двойную игру, он рассыпался в преданности фюреру и национал-социализму. «Аполитичный» финансист мог бы поспорить в нацистской риторике с самим доктором Геббельсом. В тот день, когда был «присоединен» австрийский банк, Шахт заявлял в своей речи в Вене перед банковским служащими: «Рейхсбанк не будет ничем иным, как национал-социалистским учреждением, или я перестану быть его руководителем».
«Оппозиционер» Шахт доверительно сообщал своим западным слушателям: «Если бы я мог, сам бы убил Гитлера». На деле он из кожи лез, чтобы понравиться фюреру. Ширах вспоминал, как однажды на приеме в Имперской канцелярии Шахт дефилировал с женой, на груди которой красовалась непомерных размеров свастика из бриллиантов. Даже отъявленных приверженцев НСДАП покоробила эта показная лояльность, желание Шахта прослыть сверхнацистом. Более того, чтобы подслеповатый фюрер разглядел свастику, фрау Шахт (Ширах был убежден, что по подсказке мужа) подошла к Гитлеру за автографом.
Франк так охарактеризовал «антифашиста» Шахта: «Если бы Гитлер выиграл войну, то он бегал бы вокруг него и кричал громче всех „Хайль Гитлер!“»
По свидетельству очевидцев, на Нюрнбергском процессе некоторые из подсудимых при допросе Шахта явно сочувствовали обвинителям. Геринг однажды воскликнул: «Только послушайте, как он лжет!»
Шахт не без оснований рассчитывал, что западные контрагенты постараются смягчить его участь. Когда Шпеера спросили, что это он чертит, то подсудимый, архитектор по профессии, ответил: Шахт заказал ему проект виллы. По распределению обязанностей допрос Шахта был поручен Главному обвинителю от США Р. Х. Джексону. Случайность это или нет, но американцы были меньше всех заинтересованы «копать под Шахта». В разговоре с доктором Гилбертом банкир заметил: «Если американцы хотят предъявить обвинение промышленникам, то вы должна предъявить обвинение самим себе. «Дженерал моторс» – это «Опель», а «Опель» кроме военной продукции ничего не выпускал». Примеров такого рода «глобализации», до мая 1945 г. обеспечивавшей ход немецкой военной машины, Шахт знал множество. За него было кому похлопотать…
Через короткое время за Шахта вновь взялось правосудие, на этот раз немецкое, осуществлявшее денацификацию. Но Фемида вновь только потрепала его нервы. Суд приговорил его к восьми годам лишения свободы, однако вскоре приговор был отменен. В сентябре 1948 г. он вышел на свободу. В 1959 г. восьмидесятидвухлетний Шахт все еще занимался делами – строил нефтепровод Генуя – Мюнхен. Умер в Мюнхене в 1970 г.
Допрос Шахта
[Стенограмма заседаний Международного военного трибунала от 2 и 3 мая 1946 г.]
Джексон: Подсудимый Шахт, в то время, когда нацисты захватили власть, у вас ведь были связи во всем мире и вы занимали высокое положение одного из первых банкиров не только Германии, но и всего мира, не так ли?
Шахт: Я не знаю, так ли это. Но если вы придерживаетесь такого мнения, то я не буду вам противоречить.
Джексон: Тем не менее, насколько нам известно, вы открыто выступали в Германии перед германским народом с поддержкой нацистского режима, причем в этих выступлениях вы шли бок о бок с такими лицами, как Штрейхер и Борман?
Шахт: Господин судья, я разрешу себе разъяснить здесь, что до июля 1932 года я никоим образом не выступал публично в пользу Гитлера или партии, что, напротив, например, в Америке я предостерегал от Гитлера.
Джексон: Я говорю о ваших открытых выступлениях вместе со Штрейхером и Борманом перед германским народом, целью которых была поддержка нацистской программы после захвата власти.
Шахт: Меня никогда не видели вместе с Борманом и Штрейхером. Во всяком случае, в то время. Возможно, что они были на том же партийном съезде, где был и я, что они сидели недалеко от меня и т. п., но, во всяком случае, в 1933 году меня в обществе не видели вместе ни с Борманом, ни со Штрейхером.
Джексон: Я попрошу, чтобы вам показали фотографию коллекции Гофмана № 10.
(Шахту предъявляют фотографию.)
Вы без труда узнаете себя на этой фотографии, не так ли?
Шахт: Да.
Джексон: По правую руку от вас сидит Борман?
Шахт: Да.
Джексон: Рядом с Борманом сидит министр труда?
Шахт: Да.
Джексон: По другую сторону от вас находится Гитлер?
Шихт: Да.
Джексон: А за ним Штрейхер?
Шахт. Я не узнаю его, я не знаю, Штрейхер ли это, может быть, и он.
Джексон: Возможно, вполне достаточно будет того факта, что вы их опознали.
Шахт: Господин судья, вы сказали, что в 1933 году я якобы появлялся публично как представитель национал-социалистской партии вместе со Штрейхерем и Борманом. Я очень хотел бы знать, как была снята эта фотография и когда. Я не могу вспомнить этого.
Джексон: Вы отрицаете, Шахт, что эта фотография…
Шахт: Нет, нет, ни в коем случае. Я только спрашиваю, когда это было. Мне кажется, что эта фотография относится не к периоду 1933–1934 гг.
Джексон: Может быть, вы нам скажете, к какому периоду это относится?
Шахт: Я не знаю, я не могу этого установить.
Джексон: Я покажу вам другую фотографию. На фотографии вы маршируете вместе с Леем и рядом других лиц?
Шахт: Да.
Джексон: На другой фотографии вы входите в зал и отдаете нацистское приветствие?
Шахт: Да, да.
Джексон: Лей был тем человеком, который преследовал рабочие союзы в Германии?
Шахт: Да.
И вы признаете аутентичность этих фотографий?
Шахт: Конечно.
Джексон: Вы показали здесь, что вы не стали членом партии по принципиальным соображениям, что членство в партии не соответствовало вашим принципам?