Глаз бури
Шрифт:
– Ты, - сказал он Бинабику, хватая маленького человека за плечо.
– Ты… ты знал?!
Тролль, казалось, хотел что-то сказать, но потом поморщился и пожал плечами. Саймон посмотрел вперед, через море голов, и увидел, что Мария… Мириамель… смотрит на него печальными, широко раскрытыми глазами.
– Проклятье!
– прошипел он, потом повернулся и опрометью бросился вон из зала, чувствуя, что глаза его наполняются постыдными для мужчины слезами.
3 СЕВЕРНЫЕ ВЕСТИ
– На, паренек, - сказал Таузер,
– Ты прав, как никогда. От них одни неприятности, всегда так было, и вряд ли когда это переменится.
Саймон искоса посмотрел на старого шута, который в данный момент казался ему вместилищем всей земной мудрости.
– Они пишут человеку письма, - сказал он и сделал большой глоток.
– Лживые письма.
– Он шваркнул кружкой об стол и долго смотрел, как плещется вино, угрожая пролиться.
Таузер прислонился спиной к стене своей похожей на ящик комнаты. Он был в холщевой нижней рубахе и не брился день или два.
– Они действительно пишут такие письма, - согласился он, мрачно кивая обросшим белой щетиной подбородком.
– Иногда они еще лгут о вас другим леди.
Саймон сморщился, подумав об этом. Она-то наверняка именно так и сделала и рассказала всяким там высокородным дамам о глупом судомое, который плыл с ней в одной лодке по Эльфевенту. Эта история наверное развеселила весь Наглимунд.
Он сделал еще глоток и почувствовал, что кислый вкус возвращается, наполняя его рот желчью.
Таузер пытался встать на ноги.
– Смотри, смотри, - сказал старик, подходя к массивному деревянному сундуку и погружаясь в поиски чего-то.
– Проклятие, я точно знаю, что это где-то здесь!
– Я должен был догадаться, - бранил себя Саймон.
– Она написала мне записку. Откуда служанке знать, как писать правильно, лучше, чем я.
– Ну вот, теперь, конечно, она здесь, эта будь-она-проклята лютневая струна!
– Но, Таузер, она ведь написала мне записку - она написала: да благословит меня Бог! Назвала меня другом!
– Что? Да, это прекрасно, паренек, прекрасно. Это как раз такая девушка, какая тебе нужна, не какая-нибудь капризная неприступная леди! Уж она-то не будет смотреть на тебя сверху вниз, как та, другая! Ах, вот оно где!
– Ась?
– Саймон потерял нить разговора. Ему-то казалось, что они говорили только об одной девушке - этой архипредательнице, этой притворщице Марии… Мириамель-Марии… Что же, это все не имеет никакого значения, вот так.
Но она спала на моем плече. Смутно, пьяно он вспомнил теплое дыхание на щеке и почувствовал пронзительную боль утраты.
– Посмотри-ка на это, парень, - Таузер, покачиваясь, стоял над ним, протягивая что-то белое. Саймон озадаченно моргнул.
– Что это?
– спросил он, и голос прозвучал немного отчетливее, чем прежде.
– Шарф. Для холодной погоды. Видишь?
– Старик показал согнутым пальцем на серию странных значков, вывязанных по белому темно-синей ниткой. Форма этих рун напомнила Саймону о чем-то, что коснулось глубоко запрятанного пульсирующего холода даже через винный туман.
– Что это такое?
– Руны Риммергарда, - объяснил старый шут, рассеянно улыбаясь.
– Они читаются как Круин - мое настоящее
– Неожиданно старик заплакал, медленно нащупывая путь к столу, чтобы рухнуть наконец в твердое кресло. Через несколько минут всхлипывание прекратилось, и слезы застыли в его покрасневших глазах, как лужи после грибного дождя. Саймон ничего не стал говорить.
– Я должен был жениться на ней, - выговорил наконец Таузер.
– Но она не хотела оставлять свою страну - не хотела ехать в Хейхолт. Боялась поселиться в чужом замке, вот оно как, боялась оставить свою семью. Она умерла много лет назад, бедная моя девочка.
– Он громко шмыгнул носом.
– А как я мог покинуть моего дорогого короля Джона?
– Что ты хочешь сказать?
– спросил Саймон. Он не мог вспомнить, где и когда он видел руны Риммергарда, а может быть и не хотел вспоминать. Куда проще было молча сидеть при свете свечи, а старик пусть рассказывает свои истории.
– Когда они… когда ты был в Риммергарде?
– спросил он поспешно.
– О парнишка, годы, годы и годы.
– Таузер без смущения вытер глаза и высморкался в огромный носовой платок.
– Это было после битвы при Наарведе, через год после нее. Тогда я встретил девушку, которая связала его.
– Что это за битва при Наарваде?
– Саймон потянулся, чтобы налить себе еще вина, но передумал. Интересно, что сейчас происходит в Большом зале?
– Наарвед?
– Таузер удивленно вытаращил таза.
– Ты не знаешь Наарведа? Битву, в которой Джон разбил старого короля Йормгруна и стал Великим королем севера?
– Мне кажется, я что-то слышал об этом, - смущенно отозвался Саймон.
– Столько всего приходится знать в этом мире! Это была знаменитая битва?
– Конечно!
– У Таузера заблестели глаза.
– Джон держал Наарвед в осаде всю зиму. Йормгрун и его советники считали, что южане, эркинландеры, никогда не смогут выстоять так долго в суровых снегах Риммергарда. Они были уверены, что Джону придется снять осаду и отступить на юг. Но для Джона не было ничего невозможного! Он не только захватил Наарвед, но при заключительном штурме сам перелез через стену внутреннего двора и открыл подъемную решетку - один отбился от десяти человек, когда перерезал веревку. Так он сломил оборону Йормгруна и зарубил старого короля над его собственным языческим алтарем!
– Правда? А ты был там?
– Саймон действительно уже знал всю эту историю, но услышать рассказ о таких событиях из уст непосредственного участника было захватывающе интересно.
– В общем да. Я был в лагере Джона. Он всюду брал меня с собой, мой старый добрый король.
– Как Изгримнур стал герцогом?
– Ахх!
– рука Таузера, крутившая белый шарф, пустилась на поиски винной кружки, вскоре увенчавшиеся успехом.
– Видишь ли, первым герцогом был его отец, Изборн. Это был первый человек из языческой знати Риммергарда, получивший благословение Узириса Эйдона. Джон сделал его дом первым домом Риммергарда. Так что сын Изборна, Изгримнур, теперь законный герцог, и более благочестивого эйдонита тебе не сыскать.