Глаз бури
Шрифт:
Вздохнув, Стренгьярд стал укладывать тонкий пергамент в ящичек из коры, специально предназначенный для этого.
– Прелестная и печальная история, сказал бы я, и Моргенс, хммм, да, он замечательно излагает все это - но какая в этом польза для нас, Ярнауга? Надеюсь, ты понимаешь, что я не хотел бы проявить неуважения;
Ярнауга, прищурившись, посмотрел на распухшие суставы своих пальцев и нахмурился.
– Я не знаю. Тут что-то есть. Доктор Моргенс, хотел он этого или нет, заложил сюда что-то, кроме самой истории. Небо, тучи и камни! Еще мгновение, и я смог бы дотронуться! Я чувствую себя слепым!
Новая волна шума плеснула в окно:
– Я не думаю, что у нас остается много времени для размышления, Ярнауга, - сказал Стренгьярд.
– Я тоже, - ответил старик и потер глаза.
Весь день прибой армии короля Элиаса бился о каменные скалы Наглимунда. Слабый солнечный свет высекал сверкающие искры отражений из полированного металла доспехов, когда волна за волной солдаты короля карабкались по лестницам, и снова и снова защитники Наглимунда сбрасывали их вниз. Время от времени войска Элиаса находили брешь в непреклонном кольце сильных мужчин и безжалостного камня, но раз за разом были отбиты защитниками. Толстый Ордмайер, барон Утерселла, один защищал такую брешь долгие минуты, пока не подоспела помощь. Он схватился врукопашную с взбирающимися по лестницам солдатами, убил четверых и отбивался от остальных, и в сражении получил смертельную рану.
Сам принц Джошуа привел отряд, очистивший стену от неприятеля и уничтоживший лестницы. Меч Джошуа Найдл, словно луч света, пробившийся сквозь листву, опускался снова и снова, оставляя за собой мертвецов. Противники Джошуа, казалось, ничего не могли сделать, защищаясь тяжелыми широкими мечами или маленькими кинжалами.
Когда нашли тело Ордмайера, принц заплакал. Не было любви между принцем и бароном, но толстый Ордмайер умер, сражаясь, и в пылу битвы смерть его внезапно показалась Джошуа средоточием всех других - копьеносцев, лучников и пехотинцев, с обеих сторон во множестве умирающих и захлебывающихся кровью под холодным, затянутым тучами небом. Принц приказал отнести безвольное тело барона в замковую церковь. Его гвардейцы подчинились, страшно ругаясь про себя.
Когда краснеющее солнце медленно поползло к закатному горизонту, армии короля Элиаса потеряли почти все силы: их попытки запустить свои страшные машины под градом свистящих стрел стали вялыми, солдаты теперь покидали лестницы, как только чувствовали малейшее сопротивление сверху. Эркинландеры неохотно убивали эркинландеров даже по приказу короля, в особенности когда эти братья-эркинландеры дрались, как загнанные в нору барсуки.
Наступил закат, и скорбный звук рога пронесся над полем от линии шатров лагеря Элиаса. Войска короля начали отступать, таща за собой раненых и многочисленных мертвых, покидая обитые шкурами осадные башни и стенобойные машины, так что все это снаряжение стояло, никому не нужное, в ожидании утреннего штурма. Рог протрубил снова, и тогда загремели барабаны, как бы напоминая защитникам, что армия короля, как зеленый океан, может вечно посылать свои волны к стенам Наглимунда.
В конце концов, казалось, говорили барабаны, даже самый упрямый камень превратится в прах.
Осадные башни, как одинокие обелиски, застывшие перед стенами, были еще одним очевидным напоминанием
Когда последний из людей короля прохромал по склону к своему лагерю, Идгрем приказал своим солдатам бесшумно зарядить две маленькие катапульты бурдюками с маслом. Рычаги спустили, и мешки с маслом, пролетев небольшое открытое пространство, разорвались над кожаным покрытием башен. Когда это было сделано, несколько просмоленных зажженных стрел прочертили голубые сумерки, и в считанные секунды четыре огромные башни превратились в бушующие пламенем факелы.
Люди короля были не в состоянии сбить пламя. Защитники на стенах топали ногами, пожимали друг другу руки и кричали, устало, но от всего сердца, а оранжевые отсветы танцевали на зубчатой стене.
Словно призрак из мира теней, завернувшись в длинный черный плащ" из лагеря выехал король Элиас, и защитники Наглимунда осыпали его насмешками. Король же поднял свой странный серый меч и закричал, как безумный, призывая дождь пролиться и погасить пламя. Люди натянуто засмеялись. Король ездил взад и вперед под стенами, его капюшон хлопал на холодном ветру, и только тогда по чудовищной злобе в гулком голосе Элиаса наглимундцы поняли, что король действительно ждал, что дождь прольется по его призыву, и был оскорблен, потому что этого не случилось. Смех перешел в страшную тишину. Один за другим защитники Наглимунда оставляли свое торжество и спускались со стен, чтобы перевязать раны. Осада еще только начиналась. Передышки не стоило ждать, и не было отдыха по эту сторону небес.
– Я снова видел странные сны, Бинабик.
Лошадь Саймона шла рядом с Кантакой, в нескольких ярдах от остальных путешественников. Шестой день перехода через Белую пустыню был ясным, но ужасно холодным.
– Какие сны?
Саймон стянул маску, которую сделал для него тролль: узкую полоску кожи с прорезями для глаз. Она была нужна для защиты от ослепительного сияния бесконечных снегов.
– О Башне Зеленого ангела… О какой-то башне. Прошлой ночью мне приснилось, что она истекает кровью.
Бинабик сощурился под маской и показал на смутную серую полоску, тянущуюся вдоль горизонта у подножия гор.
– Питаю уверенность, что это край Диммерскога - или Килакитсхока, как с правильностью именовывает его мой народ, - Призрачный лес. Мы будем подходить к нему через день или около того.
Разглядывая мрачную полосу, Саймон почувствовал, что в нем вскипает разочарование.
– Мне наплевать на этот проклятый лес!
– огрызнулся он.
– И мне до смерти надоели лед и снег, лед и снег! Мы замерзнем и умрем в этой жуткой пустыне! И что за идиотские сны мне снятся?!
Кантака пробиралась через группу небольших сугробов, и тролль некоторое время молча подпрыгивал в седле. Сквозь завывание ветра доносился голос Хейстена, который что-то кричал.
– Я уже полон скорби, - Бинабик говорил размеренно, как бы подделываясь под ритм их движения.
– Я не имел сна две ночи в Наглимунде, тревожась, что большую вредность причиняю тебе, когда беру с собой в это путешествие. Я не имею знания о том, что означивают твои сны, и мы можем выяснять это, только если будем идти по Дороге снов.