Глаз Охотника
Шрифт:
— Я уже скучать, малышка. Я знать: мигганы и фэ должны сейчас идти. Я беспокоиться — вы в опасность. Мы вернуться, когда… — Барр красноречиво посмотрел на быстро темневшее небо и задумался, подбирая нужное слово: — Когда звезда с хвост уходить. Вам ничего не случаться, да? И мы довольные назад в Иннук, да? Лето приходить, мы рыбачить.
Фэрил улыбнулась как можно беззаботнее, уверенно кивнула и, поцеловав погонщика в щеку, отвернулась, чтобы скрыть волнение.
Гвилли, Риата и Араван тоже попрощались с погонщиками, а Гвилли еще и с вожаками упряжек — в последний раз погладил их и шепнул что-то на ухо. И вот друзья уже снова продолжали
Барр долго глядел им вслед, размышляя, что за опасного врага они выслеживают, если для охоты на него нужно такое оружие, как у этой четверки?
Наконец он очнулся от своих дум и, взглянув на потемневшие небеса, скомандовал Чуке и Рулюку трогаться в путь. Они вернутся к старинной башне, наблюдательному пункту, находящемуся в двух днях пути отсюда, подождут, пока не погаснет эта странная звезда, и вернутся за мигганами и фэ.
В воздухе просвистел бич, раздались крики: «Марш! Марш!» — и собаки, развернувшись, устремились вперед, к выходу из каньона.
Гвилли и Фэрил шли впереди, а за ними эльфы. На заснеженное ущелье опустилась ночь, и в небе проявилась луна, которую скрывали из виду высокие отвесные стены. Над головой звезды струили свой призрачный свет, и друзья всем существом ощущали незримое присутствие Глаза Охотника.
Дорога поднималась все выше и становилась все уже. Земля время от времени сотрясалась от толчков, сверху падали камни, снег и куски льда.
После одного из таких толчков Гвилли попросил эльфа:
— Араван, расскажи о драконах, в частности о Черном Калгалате. Ну как его убили и все такое.
Эльф взглянул на ваэрлинга сверху вниз и улыбнулся:
— Рассказ может быть и коротким, и длинным одновременно. Мало что известно о жизни каждого отдельно взятого дракона. Однако о драконах вообще имеется много сведений. Это сильные и опасные существа. Они умеют разговаривать. Драконы одержимы жаждой власти, а в ожидании ее занимаются тем, что зарывают в землю клады. Живут эти чудовища в далеких неприступных цитаделях, время от времени вылетая оттуда на «охоту». Они воруют скот и другую живность, но называют это воровство возвышенным словом «охота». Древняя пословица гласит: «От дракона убеги — но собрату помоги!» Пословица просто имеет в виду, что долг каждого — приютить и обогреть тех, кто пострадал от нашествия драков.
Драконы пребывают в спячке на протяжении тысячелетия, но когда пробуждаются, то бодрствуют две тысячи лет. Сейчас эти твари не спят, и так продолжается уже около пяти веков. Существуют два драконьих племени, хотя некогда этого разделения драков на холодных и огнедышащих не было. Огнедышащие драки изрыгают всепоглощающее пламя, холодные же выпускают ядовитые облака, и от их слюны плавится металл, разрушаются камень и плоть.
Холодные драки появились тогда, когда после Великой войны Адон в наказание отнял у драконов, выступивших на стороне Гифона, возможность изрыгать пламя. Холодные драки подвержены Заклятию, и солнечный свет губителен для них, однако не настолько, как для остальных, — от испепеляющей смерти их спасает чешуя. Ты никогда не слышал выражения: «Кости троллей и драконья чешуя»? Оно означает, что у ночного народа есть только две вещи, которые не сгорают дотла под золотыми лучами Адона, и это как раз кости троллей и драконья чешуя. Поэтому хотя холодные драки и умирают от солнечного света мучительной смертью, но, в отличие от рюптов и спонцев, не превращаются в пепел.
Но независимо от того, идет ли речь об огнедышащем или холодном драке, этих тварей практически невозможно уничтожить: их когти подобны алмазным клинкам, их тела, защищенные крепкой броней, неуязвимы. Своими гигантскими крыльями они поднимают вихри воздуха, которые настолько сильны, что способны сбить противника с ног.
Говорят, что драки видят все в своих владениях: и то, что находится на поверхности, и то, чего не заметишь невооруженным глазом. Никто не знает, какова продолжительность жизни этих тварей. Возможно, они, подобно эльфам, бессмертны, но я в этом сильно сомневаюсь. Кто-то высчитал, что если соотношение между периодами их сна и бодрствования сопоставимы с человеческими, то получится следующее: три тысячи лет для дракона равноценны одному дню в жизни человека. Отсюда следует, что если некоторые люди живут около ста лет (то есть встречают тридцать шесть тысяч рассветов), то, соответственно, дракон живет в среднем около десяти миллионов лет.
У Гвилли даже дух захватило от такой цифры.
— Десять миллионов лет!
— Да, да, малыш: десять миллионов лет.
Гвилли растерянно взглянул на Фэрил. Его мозг отказывался воспринимать это гигантское число, баккан не мог даже приблизительно представить себе, что за ним стояло. Дамна, увидев в его глазах немой вопрос, поспешила на помощь:
— Давай попробуем рассмотреть эту цифру на понятном для нас примере. — Она ненадолго задумалась и продолжала: — Может быть, вот что: я слышала, что в одном фунте пшеницы семь тысяч зерен. Если это действительно так, значит, мешок пшеницы содержит… содержит около четырехсот тысяч зерен. Из этого следует, что в двухстах пятидесяти мешках пшеницы — десять миллионов зерен.
Гвилли недоуменно пожал плечами. Все это время он слушал не перебивая, и, хотя пример с пшеницей показался ему сначала близким и знакомым, он никак не мог понять, куда клонит дамна.
— Ну как же ты не понимаешь, — удивленно произнесла Фэрил, считавшая, что пример говорит сам за себя. — Если представить, что одно зерно равняется одному году жизни дракона, то понадобится двести пятьдесят мешков с пшеницей, чтобы в них оказалось количество зерен, равное годам жизни дракона.
Наконец Гвилли понял, что имела в виду Фэрил, и очень хорошо смог представить себе эту картину — ведь его приемный отец выращивал пшеницу. Перед мысленным взором баккана предстали двести пятьдесят мешков, доверху наполненных пшеницей. Он отчетливо увидел, как рассыпает пшеницу из одного мешка и она толстым слоем покрывает пол. Но как Гвилли ни бился, представить, что случится, если высыпать пшеницу сразу из всех мешков, он не смог. Подумать только, каждое зерно — это год жизни дракона! А длину всей его жизни невозможно себе даже вообразить.
Однако мысли Фэрил приняли совсем иное направление. Она все посматривала на Риату с Араваном, которые теперь поравнялись с варорцами, и думала: «Если драконы живут так долго, то что же тогда говорить об эльфах? Никаких зерен, никаких пустынь с их бесчисленными песчинками не хватит, чтобы даже приблизиться к пониманию бесконечности, простирающейся перед этими прекрасными созданиями».
Размышления ваэрлинги прервал Араван, обратившись к ней со словами:
— Твой пример очень нагляден, Фэрил, однако хочу тебя предупредить: расчеты о продолжительности жизни драконов весьма приблизительны, и вполне возможно, что ее длительность пропорциональна не жизни людей, а жизни других существ — ваэрлингов, эльфов, гномов или утруни. Этого никто не может сказать наверняка.
Фэрил задумчиво взглянула на эльфа, взвешивая его слова.
— А ты не знаешь, Араван, сколько лет самому старому дракону из живущих поныне? — спросила она.
— Это одному Адону известно, Фэрил, — ответил эльф. — Драконы жили здесь, еще когда мы впервые ступили на землю Митгара, а с того времени прошло уже несколько тысяч лет.
На некоторое время воцарилась тишина, прерываемая лишь гулом подземных толчков да грохотом падавших сверху обломков льда. Наконец Гвилли нарушил всеобщее молчание, спросив: