Глаз ведьмы
Шрифт:
Нет, все по-прежнему. Почти засохшие липы по краям тротуаров на Тверской и Садовом кольце совсем не давали тени и медленно умирали в бензиновом чаду, уныло глядя на свои уродливые отражения в зеркальных стеклах витрин супермаркетов и бутиков. Бог мой, сколько же их развелось? И что ни месяц, одни разоряются и закрываются, а на их месте тут же возникают новые, с более крутыми ценами, чтобы тоже кануть в Лету и уступить освободившееся место еще более крутым ценам и деловым ребятам, которые их диктуют, не понимая того, что за счет ограбленного населения не разбогатеешь.
И, как прежде, в этом Вавилоне, где невообразимо перемешались жалкие крохи коренных москвичей с алчущими ордами лимиты, никому ни до кого нет дела, если только ты не умудрился затронуть жизненно важных интересов другого человека. Вот тогда держись!
Впрочем, стоит ли так ругать провинцию? По большому счету, это не место рождения или жительства, а уровень интеллекта, воспитания и мировоззрения…
Тур вел машину осторожно, не лез в левый ряд и старательно соблюдал все правила движения. Татьяна держала на коленях его палочку-выручалочку и изредка посматривала в зеркало заднего вида на Серовых, словно спрашивая: как вы там?
Заметив это, Сергей ободряюще улыбнулся ей, кивнул на Володьку и показал большой палец. В знак понимания девушка прикрыла глаза, и это вдруг напомнило первую ночь в реанимационном боксе и неожиданно появившегося из темноты голого лысого старика со скомканным носовым платком в жилистом кулаке. Странная история, и, наверное, он правильно сделал, что не стал о ней распространяться.
Иначе могли бы насильно упечь в «санаторий закрытого типа», посчитав маленько сдвинувшимся умом.
Несмотря на пробки, приехали довольно быстро. Тур припарковал белое чудо техники, и вся компания поднялась наверх. Конечно, не обошлось без слез, но тетя Клава сумела совладать с собой — или помогли заранее выпитые таблеточки? — и вскоре все уже сидели за накрытым по-праздничному столом, в центре которого стояло большое блюдо с пирогами.
— Давайте отметим, — Иван Сергеевич открыл бутылку шампанского и разлил его по фужерам, капнув немножко и сыну. — Выпьем за тот день, когда прогремел злосчастный взрыв. Да, я не оговорился, поскольку считаю, что в тот вечер Сергей родился второй раз.
— Перестань ерунду молоть, — сердито оборвала брата тетя Клава. — Один раз Сереженька родился, зато в рубашке. Вот за это и поднимем бокалы!
И только теперь Сергей действительно поверил, что он наконец дома. С детства знакомые перепалки между обожавшими друг друга отцом и теткой, знакомые обои в гостиной, лепнина на высоком потолке и отреставрированный им вместе с отцом старинный камин. Господи, как же ему не хватало всего этого!
Владимир и Татьяна не стали задерживаться надолго, деликатно отговорившись тем, что еще нужно отогнать машину хозяину. Они выпили чаю и откланялись. Тетя Клава дала им с собой пакет с пирогами: она никого из гостей не выпускала из дома без гостинцев. Сергей вышел их проводить в прихожую и, пожимая Туру на прощание руку, негромко спросил:
— Как насчет доктора?
— Всегда к твоим услугам, — сразу поняв, что речь идет о частной консультации у знакомого психиатра, ответил приятель. — Как соберешься, сразу звони.
— Спасибо.
Не успел Сергей вернуться в гостиную и занять свое место за столом, как призывно затрещал телефон, и, опередив отца, сын снял трубку.
— Слушаю, Серов.
— Привет! — на том конце провода натужно закашлялись, но, кажется, это голос Мякишева? С той поры, как он совершенно внезапно объявился в госпитале и отобрал у Сергея объяснение, Трофимыч не звонил и не появлялся. Что ему нужно на этот раз? — Привет, — прокашлявшись, повторил Александр Трофимович. Да, это был именно он. — Как ты там?
— Добрый день, — осторожно ответил Сергей и знаком показал отцу, что это со службы. — Дома всегда лучше, чем на казенных харчах.
— Это верно, — и Мякишев без лишних предисловий объявил: — Повидаться нам надо. Знаю, что у тебя открытый больничный, что тебе предлагали долечиться, но надо! Понимаешь?
— Понимаю, — без всякого энтузиазма ответил Серов и подумал: теперь с этим гребаным пистолетом с него не слезут, пока все нервы окончательно не вымотают. А что делать? Отказаться встретиться с заместителем начальника управления?
— Ну, коли понимаешь, тогда все тип-топ, — немного оживился Трофимыч. — Завтра машину подошлю. Когда лучше, в десять? Как раз сразу после пятиминутки и побалакаем.
— Хорошо, — согласился Сергей и тут же услышал гудки отбоя. Похоже, Мякишев не желал, чтобы ему вдруг задали какой-нибудь уточняющий вопрос. Но ведь завтра, лицом к лицу, он этого все равно не избежит!
Сославшись на то, что хочет отдохнуть, Сергей после чая отправился в свою комнату.
— Звонили со службы? — в спину ему бросил вопрос отец, и сразу наступила настороженная тишина.
— Да, Мякишев, — как о чем-то совершенно обыденном, сказал сын. — Утром пришлет машину, хочет повидаться.
Старики сразу расслабились, и Сергей слышал, как они потихоньку включили телевизор. Папа, наверное, сейчас раскурил трубку и поудобнее устроился в кресле — все дома, сын на ногах, и, Бог даст, жизнь наладится, — а тетя Клава начала собирать со стола посуду.
Сергей тоже закурил и подошел к столу. Около старинного резного письменного прибора лежала записка — четким почерком отца было выведено всего четыре слова: «Тебе никто не звонил». Сергей стряхнул пепел в бронзовую пепельницу, скомкал бумажку и поднес к ней огонек сигареты, глядя, как тонкий лист превращается в черные ломкие кружева пепла. Честно говоря, он надеялся, что ему позвонят Эльвира или Лариска, но ни одна из близких женщин не поинтересовалась его житьем-бытьем.
Около лампы лежал небольшой газетный сверток — тот самый платок, переданный ему лысым стариком. Да, вот телефон и имена, написанные шариковой ручкой. Еще одна, пока не разрешенная загадка? Есть ли смысл сейчас ею заниматься? На сегодняшний день куда важнее узнать, чего хочет Трофимыч — Серова заставили полностью пройти всех врачей, и он понимал: это медкомиссия, готовая в любой момент решить его дальнейшую судьбу. И их благожелательными замечаниями о его крепком здоровье обольщаться не стоило — все это шито белыми нитками в расчете на дурачков. А Серов себя к таковым не относил.