Глаз ведьмы
Шрифт:
— А деньги где? — прошипел Николай Семенович.
«Вот оно что, деньги! — разозлился Жуков. — Мы прикидываемся идейными борцами, но на самом деле всех нас всегда интересовали и интересуют лишь деньги! Впрочем, честнее те, кто этого никогда не скрывал, а ты, драгоценный, любишь рядиться в одежды бескорыстного мудреца, а сам хапаешь и хапаешь. Зачем, все равно в могилу ничего не утянешь!»
Он отвернулся, сделав вид, что разглядывает схему. Благо в этот момент неожиданно пришла помощь в виде двух беспрестанно трещавших, словно сороки, модно одетых женщин, задержавшихся у стенда. Поэтому продолжить разговор удалось, только когда болтушки отошли.
С актерской легкостью придав лицу скорбное выражение, Иван Андреевич приготовился оправдываться, но колченогий уже несколько остыл.
— Вот так всегда, — усмехнулся он. — Если бы не проклятая автокатастрофа, сделавшая меня неполноценным человеком, показал бы вам, как нужно работать! Да, да! Я не зря приехал на эту выставку. Меня действительно интересуют лекарства. К сожалению. А по вечерам я совершаю прогулки с собакой в обществе Владика Шамрая, по которому тюрьма плачет.
Жуков слушал молча, надеясь, что калека сейчас отольет желчь и успокоится окончательно. Пусть выговорится, иногда полезно. Что же до того, по кому чего и кто плачет, то тут можно поспорить, но можно и согласиться: по каждому из нас кто-то или что-то плачет. По одним пуля, по другим — веревка на виселице, по третьим — хорошая палка, а по некоторым скучают камеры тюремных замков.
— Думаете, такая жизнь сладка? — продолжал Николай Семенович. — А тут еще добавили горечи: денег Зайденберга найти не удалось, и я серьезно подозреваю, что Шлыков и компания обошли нас на повороте, оставив пустую квартиру, труп проститутки и бессознательного Левку. Ладно, ты, Ваня, хитрован, напридумывал разных разностей и даже сумел некоторых заманить в ловушку, вот только захлопнули ее полупустой! Твой знакомый жив и уже на ногах. Понял?
— Понял. Но и вы поймите: гладко бывает лишь на бумаге, а жизнь непременно вносит свои коррективы, не всегда приятные для нас. Главное: решена основная задача, а с остальным разберемся! Игра еще не закончена.
— Есть мысли? — вскинул голову колченогий.
— Есть.
— Прекрасно.
Публика уже потянулась в зал, где дегустировали разные лечебные чаи и миловидные девушки в национальных китайских костюмах подавали гостям маленькие фарфоровые пиалы с напитками из трав, приготовленными по древним рецептам, сохраненным на протяжении многих веков и вновь вернувшимся к людям, дабы облегчить их страдания. Телесные — да, но как быть с душевными?
Взяв по пиале чая, который, если верить рекламе, помогал выводить из организма шлаки, калека и Жуков отошли в сторону.
— Противник мечется, — попробовав чай, Николай Семенович удовлетворенно причмокнул. — А ничего вроде?.. Они огрызнулись, и пришлось на время притихнуть, оставив в покое ведьму. Так, ковыряемся около Рогозина: пусть все думают, что мы сосредотачиваем внимание на нем. К этому положим твою игру, Ваня. Но смотри, не обдернись, сдавая карты!
Предупреждение Ивану Андреевичу не понравилось, однако он сделал вид, что не понял намека.
— Вы по-прежнему уверены, что ведьма — ключ?
— Если не ключ, то связующее звено и их глаз. И козырная карта, которую трех не разыграть!
Колченогий тихо рассмеялся и легонько похлопал собеседника по плечу, как бы приглашая посмеяться вместе, но Жукову было не до веселья: он желал получить от хромца как можно больше информации, чтобы сопоставить ее с той, которой располагал сам. Отсюда непременно многое станет более ясным и понятным. А профессионалу иногда достаточно намека или вскользь брошенного замечания. Даже одного слова!
— Они тоже в паузе? — уточнил он, имея в виду противников.
— Пока да, — важно ответил колченогий. — Думаю, некоторое время будет сохраняться статус кво, а потом… Впрочем, не стоит загадывать! Помните, как святой апостол Павел писал в Послании к римлянам: если возможно с вашей стороны, будьте в мире со всеми людьми… Вряд ли такое возможно в наше время, поэтому загадывать не станем. Кстати, скоро непременно начнутся всякие новации, затягивание гаек, переделы и прочее, следовательно, найдутся желающие смыться отсюда с деньгами.
— Согласен. А вы не жалейте, что Серов остался жив: больше он не сунет нос в чужие дела.
— Ну, я всегда говорил: что Бог ни сделает, все к лучшему! — Николай Семенович тонко улыбнулся и пожал руку Ивана Андреевича выше локтя. — Идите, друг мой. Думаю, вам тут уже порядком наскучило, а у меня есть еще некоторые делишки.
И он захромал туда, где раздавали проспекты и яркие буклеты. Жуков недоуменно пожал плечами — ему казалось, что они не договорили до конца, — но спорить не стал и с чувством облегчения покинул клуб. Он никогда не любил больницы, поликлиники и прочие лечебные заведения, так же, как не выносил разговоров на тему болезней или обсуждений лекарственных препаратов.
Ладно, по крайней мере выяснили, что старик недоволен, но удалось его убедить не тратить попусту порох на разносы и выговоры: кто виноват, что у Серова башка необычайно крепкая и уцелела под несущими смерть обломками и взрывной волной? Кто виноват — исполнители акции, сам Жуков, неугомонный Серов или его ангел-хранитель? Поэтому нечего…
На улице после кондиционированной прохлады клуба навалилась жара, и Иван Андреевич поспешил сесть за руль: ветерок продует, станет полегче. Вырулив на оживленную магистраль, он привычно втиснулся в бесконечный транспортный поток и подумал: время идет так же быстро, как мчатся по трассе разноцветные машины — все в одну сторону! Колченогий тоже не вечен, и надо постоянно держать руку на пульсе, чтобы успеть вовремя подхватить выпавший из ослабевших пальцев скипетр.
А с гибелью Левы Зайденберга еще ничего не кончилось, и как все сложится дальше, никто не скажет, только разве Господь Бог? Как бы исхитриться и выяснить, на чьей он стороне в завязавшейся смертельной схватке…
Славка разлил по стаканам остатки водки, любовно чмокнул пустую бутылку в донышко и отправил ее под стол, а на освободившееся место водрузил новую, полную «христовой слезы». Уже который день для него не прекращался неожиданный праздник с выпивкой, приличной закуской и даже знакомыми шалашовками, пару раз остававшимися ночевать. Все как у людей, все путем, а о том, что может таить в себе день грядущий, Славик давно отучился задумываться, не желая попусту обременять голову. Долгие месяцы в переполненных и душных камерах следственных изоляторов, а потом годы, проведенные в зонах под гавканье сторожевых псов, сформировали у него твердый жизненный принцип — думать вредно для здоровья! Вторым принципом стало: жить сегодняшним днем, а завтра что Бог даст, то и будет! Есть лишняя пайка, так сожри ее сейчас, не откладывая, не то отнимут, или, того хуже, пырнут завтра заточкой в печень, или пришибет бревном на погрузке. Сколько он видел загадывавших на будущее, и ни у одного ничего не высветило. Поэтому ну его к бесу!
Он подцепил на вилку кусочек ветчины и поднял стакан.
— Давай!
— Будем! — чокнулся с ним сидевший напротив Фомич.
Это на его деньги гудели и приглашали шалашовок. После памятной встречи в заветном «сквознячке», когда его заставили звонить Волкодаву по мобильному телефону, Власов решил: жизнь его кончена, и как только он скажет последнее слово, наступит и последняя минута. Пустят пулю в сердце из «авторучки» или полоснут ножом по горлу — и захочешь, да не сумеешь закричать, захлебнувшись кровью.