Глаза Младенца
Шрифт:
Бортмеханик посмотрел мне в глаза и сказал, что не против такого предложения. Он был честный и умный парень. После того, что он пережил, выказывать мне недоверие было бы просто неблагодарностью.
– Спасибо, – ответил я ему глазами, а вслух сказал. – Я клянусь вам, что все полученные в будущем за ценный груз деньги будут поделены поровну между нами. Может, сначала мы получим только часть денег, а остальные через некоторое время, но никто не возьмёт себе больше, чем другие.
Все мне поверили, даже Манго-10.
Найти корабль по сохранённым координатам было легко. Когда мы раскопали вход в корабль, я внёс в него тело стрелка и посадил на его рабочее место. Посмотрел на
У Тома расширились глаза, когда он понял, что это не золото, а осмий. Он удивлённо посмотрел на меня, и я дал понять, что знал это уже раньше. Он задумался и как всегда согласился с моим решением. А профессор не удивился, точнее несильно удивился. У меня создалось впечатление, что он больше меня знает о происхождении и предназначении этого осмия или догадывается. Мы загрузили осмий в научно-исследовательский бот. Я снова взял гранатомёт и выпустил три гранаты в ледяной уступ, окончательно похоронив корабль уже под толстым слоем льда.
Мы летели в сторону научной станции.
– Вот такой ценный груз, – сказал я, обращаясь к профессору. – Теперь вы понимаете всю сложность ситуации. Мы полностью вам доверились, и дальнейшая судьба осмия и нас в ваших руках.
Руководитель минуту молча размышлял, а потом произнёс, – да, втянули вы меня в такое опасное дело. Но что произошло, то и произошло. Вы считаете, что никто не знает, что осмий находится на этой планете?
– Поиски, конечно, идут, но ещё далеко отсюда. То, что осмий был в транспорте, знали только те, кто его вёз, и те, кому его везли. Больше никто. Мы случайно напоролись на этот злополучный транспорт, – глаза Младенца снова смотрели на меня, – и никто, кроме вас и нас четверых, об этом не знает. Перед посадкой мы с вашей станцией не связывались. Транспорта больше нет, он разлетелся на кусочки в космосе. Пока свяжут наше исчезновение с транспортом, и если ещё свяжут, то пройдёт время. Пока узнают, что часть экипажа жива и находится на Европе – ещё время. Кстати, в вашей дочери мы не сомневаемся, а как на счёт её спутника?
– Не волнуйтесь, он тоже вполне надёжный человек. Он предан науке и больше ничему, и если я его о чём-то попрошу, а я для него авторитет, – улыбнулся профессор, – то он обязательно выполнит мою просьбу.
– Что же, можно подвести итог. О произошедших событиях ни наши военные руководители, ни какие-либо ещё организации не знают. И о том, что мы натолкнулись на транспорт, и о том, живы мы или нет. И самое главное, об осмии знаем только мы. Я и Том не можем пока высовываться, чтобы не вызвать подозрений. И вообще, мы все вчетвером не хотим высовываться. Нам необходимы средства, чтобы скрыться и относительно сносно продолжить жизнь вне военной службы. Мы по военным законам – преступники, и вообще, не знаю, как другие, но я сыт по горло десантной службой.
Профессор задумчиво смотрел на меня, чувствуя в глубине надлом, рану, которая болела внутри меня, не давая душевного покоя, но ничего не говорил.
Я продолжил. – Мне кажется, вы лучше разберётесь, что делать с осмием и с нами. Вы опытней и умней нас, и мы готовы вам подчиняться.
– Сделаем так, – сказал профессор, – осмий мы спрячем в одном надёжном месте, где его сложно будет найти другим людям, и где он будет в относительной безопасности. – Том вопросительно посмотрел на руководителя,
– У вас есть такие люди на примете? – спросил Том.
Профессор улыбнулся наивности Тома, – конечно нет. Вы думаете, я только и занимаюсь, что предлагаю другим осмий. Но предварительный план действий у меня уже складывается, – после небольшой паузы сказал он, – но вам надо будет потерпеть, и не дни. Научный космический грузовой транспорт, обеспечивающий нас всем необходимым, прилетает приблизительно один раз в земной год. Ближайший будет через пять месяцев, – он снова задумался. – Контактировать будете только со мной и Лилией. И ещё, не надо ставить в известность об осмии больше никого, ни ваших друзей десантников, пусть останутся в золотом неведении, ни Лилию. Особенно Лилию. Будьте внимательны в разговорах между собой – нет осмия, есть золото.
Мы согласно кивнули головами.
– А теперь летим к тому месту, – подытожил профессор.
Спрятав осмий, и отметив координаты укромного места, нам осталось только ждать. А это было не так легко. Огорчало меня с Томом, особенно Тома, присутствие Манго-10. Он был нетерпелив, и чем дальше уходило время, тем всё чаще спрашивал у меня и изредка появлявшегося руководителя отдела, как продвигаются дела, и сколько ещё ждать результата? Но это было полбеды. Манго-10 обозлился на Тома. Ко мне он относился после того, как я убил дружка, но пощадил его, подвергнув ужасному страху, уважительно. Тем более в определённой степени благодаря мне он остался в живых и здесь, на планете Европа. Может, он меня в душе тоже ненавидел, но больше боялся и уважал. Том относился к Манго-10, аналогично мне, как к трусу и глупцу, а вот этого Манго-10 уже стерпеть не мог. То, что было позволено мне, он считал, не позволено Тому, и всячески этому противодействовал, в результате у них постоянно возникали ссоры, даже в мелочах. Том как-то в сердцах даже посетовал, что я не пристрелил Манго-10 вместе с дружком в тот раз, как лучше бы было жить на свете. Я посоветовал быть терпимее и не обращать на Манго-10 внимания. Тем более, есть более достойный внимания человек.
Я, конечно, имел в виду Лили. Но Лили Тома не интересовала. Точнее, он делал вид, что не интересовала. Уже в первые дни нашего пребывания в восьмом блоке, Том спросил, какие у меня планы на будущее. Я ответил, что толком сам не знаю, и рассказал о пожеланиях мне погибшего пилота. Он внимательно выслушал, и ответил, что пилот был совершенно прав, и я именно так должен поступить, когда наше пребывание здесь закончится. А через полчаса в корпус зашла Лили. Том с каким-то особенным вниманием стал следить за ней, как она смотрела на меня и других ребят, и как я смотрел на неё.
А как она смотрела на ребят? На Манго-10 – с добротой, не более. На бортмеханика – с теплом и добротой. Бортмеханик считал себя некрасивым и поэтому с Лили был по-юношески стеснителен, и она хотела хоть немного сломать эту стену неуверенности по отношению к ней. На Тома – с теплом, добротой и уважением, ей нравился его открытый взгляд и чистые мысли.
А как она смотрела на меня? Как на Тома, но и ещё с каким-то сопереживанием, участием. А как ещё могла смотреть добрая, отзывчивая девушка на человека, который видел глаза Младенца?